Анн Голон - Неукротимая Анжелика
— Вы говорили с ним по-арабски. Что вы сказали?
— Разве ж я знаю? Я даже не отдавал себе отчета, на каком языке говорю. Просто мне показалось, что надо попробовать договориться с ней. Вдруг поймет?.. Вот с мавром это было бы невозможно, — прибавил он, задумчиво покачав головой. — И потом, я недурно ладил с львами Мекнеса.
— Я помню, — сказала Анжелика, пытаясь рассмеяться, — они еще не захотели вас съесть…
Он вгляделся в побледневшее до неузнаваемости лицо женщины.
— А ты умница: даже не вскрикнула. И не шевельнулась… Это здорово, подружка!
Румянец постепенно возвращался на щеки Анжелики. Рука Колена Патюреля, все еще лежавшая на ее плечах, была такой надежной защитой. Его объятия она ощущала как источник силы. Подняв глаза, она доверчиво улыбнулась ему.
— Рядом с вами я ничего не боюсь.
Нормандец стиснул зубы, его лицо снова помрачнело.
— Не будем здесь задерживаться, — проворчал он. — Нечего дразнить судьбу. Пойдем дальше.
Они наполнили бурдюки водой из ручья и отыскали углубление в скалах, подальше от берега, чтобы развести огонь. Но на сей раз трапеза лишь утолила голод, не принеся удовольствия. Молчание было тягостным. Озабоченный Колен Патюрель сидел насупившись. Анжелика, оставив тщетные попытки нарушить это угрюмое безмолвие, чувствовала необъяснимое мучительное смущение. Что с ним? Почему он так мрачен и обеспокоен? Сердится, что из-за нее они продвигаются так медленно? Какую опасность он предчувствует, что побуждает его бродить вокруг их лагеря, что значат эти быстрые взгляды, которые он украдкой кидает на нее из-под своих густых светлых бровей?
Вечерний ветер коснулся их своим бархатным крылом. Зашло солнце, на землю легли голубоватые холодные тени, темная нежная пастель окрасила горы, небо и долины. В наступившей темноте Анжелика обратила свое бледное встревоженное лицо к Колену Патюрелю.
— Я… Мне кажется, я могла бы идти этой ночью, — сказала она.
Он качнул головой.
— Нет, малышка, еще нельзя. Да ты не беспокойся. Я буду тебя нести.
Страшная печаль слышалась в его голосе. Анжелике хотелось расплакаться, взмолиться: «О Колен, что происходит? Мы оба идем навстречу смерти?» Она сумела сдержаться, но, устроившись на его спине и обвив руками мощную шею, уже не наслаждалась покоем, как в прошлую ночь. Она слышала близкое дыхание мужчины, глухое биение его сердца и вспоминала жаркий шепот любовников, когда-то затихавших от страсти на ее груди. Тогда казалось, будто она несла их в своих хрупких объятиях, а теперь в овладевающей ею дремоте, прильнув лицом к мускулистой шее Колена, Анжелика чувствовала, как давит на него своей всепобеждающей женственностью.
Дыхание гор настигло их, почти ледяное, наполненное волнующими запахами. Роскошные и загадочные, они напоминали о другой жизни, полной красоты и изысканности.
Когда взошло солнце, перед ними открылась кедровая роща на склоне горы. Длинные ветви кедров создавали подобие уютного шатра вокруг коротких мощных стволов. В их тени росла короткая травка и белели изящные звездочки цветов. Каждый вздох ветра был наполнен запахом леса.
Колен Патюрель перешел через бурлящий поток, поднялся на противоположный берег и обнаружил отверстие небольшого грота, устланного белоснежным песком.
— Остановимся здесь, — сказал он. — Похоже, зверей поблизости нет. Можно рискнуть разжечь костер.
Он говорил хпипло, выталкивая слова сквозь зубы. Может быть, от усталости?..
Анжелика с беспокойством следила за ним. Что-то странное творилось с ним, и она не могла больше этого переносить, не узнав причины. Может быть, он болен? Почувствовал, что это серьезно? Ей никогда не приходило в голову, что и с ним может случиться что-либо подобное. Это было бы ужасно. Но она его не бросит! Она будет ухаживать за ним, вдохнет в него жизнь, как он это сделал дли нее.
Колен уклонился от немого вопроса огромных зеленых глаз, пристально смотрящих на него.
— Пойду спать, — бросил он коротко и вышел. Анжелика вздохнула. Однако место было очаровательное, все здесь располагало к мечтам. Лишь бы за всей этой дикой прелестью не скрывалась какая-нибудь западня!
Она разложила скудные запасы: сухой инжир, кусочки зажаренной накануне дичи. Бурдюки были пусты, но в двух шагах журчал ручей. Она спустилась к нему без особых трудностей, но поминутно оглядываясь, так как на этот раз вовремя вспомнила об осторожности. Но ничего подозрительного не было. Лишь несколько птиц с пестрым оперением прыгали на берегу.
Анжелика наполнила бурдюки, затем тщательно вымылась холодной водой. Кровь прилила к коже. Склонясь к поверхности спокойного заливчика, она увидела себя в нем, как в зеркале, и чуть не вскрикнула от удивления. Белокурой женщине, что смотрела на нее на фоне синего неба, можно было дать лет двадцать.
Черты лица стали тоньше, у глаз, увеличенных темными кругами и привыкших всматриваться в даль, появилось новое выражение. Абрис губ без грима, потрескавшихся и бледных, казалось, принадлежал не женщине, перенесшей горькие испытания, а неискушенной девушке. Резкий ветер, беспощадное солнце, полное забвение всякого кокетства и даже ужас, что так долго угнетал ее, придали ее лицу, красота которого прежде была подчеркнута всеми ухищрениями искусства, девичье выражение. Конечно, цвет кожи был ужасен: смуглый, как у цыганки; зато волосы, по контрасту, напоминали цветом песок под лунным светом. Худобу ее хрупкого тела скрывал шерстяной бурнус. С распущенными волосами и босыми ногами она была похожа на дикарку.
Она сняла повязку с ноги. Рана оказалась чистой, а вот шрам, похоже, будет очень уродлив. «Ну и пусть», — философски рассуждала Анжелика, снова перевязав ногу. Ведь только что, купаясь, она так радостно чувствовала стройность своего тела, видела свои точеные резвые ноги, потерявшие лишнюю полноту, нажитую в гареме. В общем-то, она счастливо отделалась.
Взглянув еще раз в импровизированное зеркало, Анжелика улыбнулась себе.
— По-моему, я еще вполне прилично выгляжу! — сказала она птицам, которые смотрели на нее без страха.
Поднимаясь по склону, она беззаботно напевала, но вдруг смолкла: на траве среди белых цветков она увидела Колена Патюреля. Он лежал неподвижно, положив руку под голову. Беспокойство, которое он внушал ей в последние дни, тут же вернулось, и Анжелика крадучись приблизилась, чтобы понаблюдать за ним. Нормандец спал. Его бурнус распахнулся, и видна была широкая волосатая грудь. Она вздымалась от мощного ровного дыхания.
Нет, он не болен. Теплый оттенок прокаленной солнцем кожи, спокойный рот, принявший во сне несколько высокомерное выражение, да и вся его поза, исполненная отдохновения, — лицо, чуть повернутое к сгибу руки, поднятое колено, — все говорило, что он в полном здравии и набирается сил после изнурительной работы. Рассматривая его, уснувшего под кедрами, Анжелика подумала, что он похож на Адама. Столько первобытного совершенства было в этом огромном мощном теле; в этом простом мужике, бродячем браконьере, поборнике справедливости, пастыре своего народа.
