Пьер Лоти - Исландский рыбак
Сверкавшая чистотой новехонькая комната была красивой и веселой. В ней имелись две кровати под пологом из розового ситца, какие можно встретить в домах горожан, посреди стоял стол. Из окна был виден весь Пемполь, весь рейд со стоящими на якоре кораблями, и фарватер, по которому суда уходили в море.
Она не решалась спросить, но ей очень хотелось знать, где спит Янн; ребенком он, наверное, обитал внизу и спал в какой-нибудь из тех старинных кроватей с дверцами, а теперь, должно быть, спит здесь, за этим красивым розовым пологом. Ей хотелось знать подробно о его жизни и, в особенности, что он делает длинными зимними вечерами…
Тяжелые шаги по лестнице заставили ее вздрогнуть.
Нет, это был не Янн, но человек, на него похожий, хоть и седой, — почти такой же высокий и стройный. Это был Гаос-отец, вернувшийся с рыбалки.
Поздоровавшись с ней и узнав о причинах ее прихода, он написал расписку, что заняло некоторое время, поскольку рука его, как он сам говорил, была уже не так тверда, как прежде. Однако он не рассматривал принесенные сто франков как окончательный расчет за продажу судна, а лишь как частичную уплату, и сказал, что обсудит этот вопрос с месье Мевелем. Го, не интересовавшаяся деньгами, едва заметно улыбнулась: что ж, хорошо, что эта история не закончилась и у нее еще будут дела с Гаосами.
Они извинялись за отсутствие Янна, словно считали, что такую гостью должно было бы встретить все семейство. Быть может, отец, с его проницательностью старого матроса, даже догадался, что сын неравнодушен к этой красивой наследнице, и снова и снова заводил речь о нем:
– Странно, он никогда так долго не задерживался, мадемуазель Го. Парень пошел в Логиви купить ловушки для омаров. Ведь вы знаете, зимой это наш основной промысел.
Она все не уходила, рассеянно слушала, понимая, однако, что слишком засиделась: сердце щемило при мысли, что она не увидит любимого.
– Человек он благоразумный, что можно там так долго делать? В трактир, конечно, он не пойдет, в этом смысле мы за него спокойны. Нет, я не говорю, иногда, по воскресеньям, с приятелями… Знаете, мадемуазель Го, моряки… Бог мой, когда ты молод, к чему лишать себя совсем-то… не правда ли? Но с ним это случается редко, он человек благоразумный, верно вам говорим.
Между тем близилась ночь, в доме прекратили работу. Маленькие Гаосы и приемная девочка, погрустневшие с наступлением вечера, сидели на лавках, прижавшись друг к другу, смотрели на Го, и лица их словно вопрошали: «А теперь почему она не уходит?»
В сгущающихся сумерках пламя в камине сделалось красным.
– Останьтесь с нами ужинать, мадемуазель Го.
О нет, она не может. Кровь бросилась ей в лицо, когда она подумала о том, что задержалась у Гаосов допоздна. Она встала и попрощалась.
Старый Гаос тоже поднялся, чтобы проводить ее через низину, где из-за раскидистых деревьев было совсем темно.
Они шли рядом, и она испытывала чувства уважения и нежности к этому пожилому человеку; ей хотелось говорить с ним, как с отцом, но порывы эти гасли от смущения, и она молчала.
Они шли, обдуваемые свежим вечерним ветром, несущим запах моря. Порой на голой песчаной равнине им попадались уже запертые дома — темные тесные гнезда под сгорбившимися кровлями — бедные обиталища рыбаков. И еще попадались распятия, утесник и камни.
Как далеко находится этот Порс-Эвен, и как долго она там пробыла!
Иногда встречались люди, шедшие из Пемполя и Логиви. Видя приближающийся силуэт мужчины, она всякий раз надеялась, что это Янн, но его легко было узнать на расстоянии, и очень быстро Го постигало разочарование. Идти было трудно из-за длинной бурой растительности под ногами, спутанной, словно волосы: этой растительностью были выброшенные на берег водоросли.
Возле Плуэзокского распятия она попрощалась со стариком, попросив его вернуться домой. Уже виднелись огоньки Пемполя, и не было никаких причин для страха.
Все кончено на этот раз… И кто знает теперь, когда она увидит Янна?..
Она нашла бы не один предлог, чтобы вновь отправиться в Порс-Эвен, но это выглядело бы неприлично. Надо быть терпеливой и гордой. Вот если бы Сильвестр, ее наперсник, оказался здесь, она, наверное, поручила бы ему найти и склонить к объяснению Янна. Но «братишка» уехал, и кто знает, на сколько лет?..
– Жениться? — говорил в тот вечер Янн родителям. — О Господи, да с какой это стати? Разве мне будет так же хорошо, как с вами? Никаких забот, никаких споров ни с кем и вкусный горячий суп каждый вечер, когда возвращаюсь с моря… Я прекрасно понимаю, речь идет о той, что приходила к нам сегодня. Но, во-первых, с чего вы взяли, что такая богатая девушка желает породниться с бедняками, вроде нас? И потом, все уже решено: я не женюсь — ни на той, ни на другой, это не для меня.
Старики, разочарованные, молча глядели друг на друга. Поговорив после ухода Го, они сошлись на том, что девушка не отказала бы их красавцу Янну. Однако настаивать и не пытались, зная, что это совершенно бесполезно. Мать, опустив голову, не противилась воле старшего сына, по положению почти равного главе семьи; да, он всегда был мягок и ласков с ней, слушался как ребенок, когда речь шла о мелочах жизни, но в вопросах серьезных уже давно был полным господином и не допускал какого бы то ни было насилия над собой, занимая позицию спокойно-неоспоримой независимости.
Он никогда не засиживался допоздна, имея обыкновение, как и все рыбаки, вставать засветло. И в тот вечер, поужинав в восемь часов и бросив последний довольный взгляд на приобретенные в Логиви ловушки, внешне абсолютно спокойный, отправился спать наверх в кровать под пологом из розового ситца, стоящую рядом с кроватью Ломека, его маленького братишки.
…Уже неделю Сильвестр находился на военно-морском призывном пункте в Бресте, чувствуя себя неуютно в новой обстановке, однако отличаясь послушанием и примерным поведением. На нем ладно сидели матроска и берет с красным помпоном. Высокого роста, с повадками моряка, он смотрелся как нельзя лучше и все же оставался прежним невинным ребенком, постоянно горевал, разлученный с бабушкой.
Только однажды он напился вечером с земляками — таков обычай; они вернулись на призывной пункт гурьбой, держа друг друга под руки и горланя песни.
В одно из воскресений он ходил в театр, на галерку. В пьесе матросы, взбешенные предательским поступком товарища, загудели так, словно подул западный ветер. В переполненном зале было жарко и душно, Сильвестр попытался было снять пальто, но, получив замечание, отказался от этой мысли и в конце концов заснул.
Возвращаясь в казарму после полуночи, он встретил женщин весьма зрелого возраста, без головных уборов, дамы прогуливались по тротуару.
