Анна Годберзен - Зависть
– О, да.
Лина с бесстыдным удовольствием улыбнулась девушке, которой прислуживала с детства. По её губе растеклась капля жира, которую она не стала промокать салфеткой, и теперь пятно блестело в полуденном свете. На другом конце гостиной гости вежливо разговаривали, наслаждаясь гостеприимством Холландов, не допуская бестактных замечаний на тему того, что в последнее время общество этим гостеприимством отнюдь не избаловано. В малой гостиной было очень мило – когда-то в этой комнате располагалась галерея старых картин, но теперь их все сняли вместе с паутиной, покрывавшей рамы. В этой же комнате Элизабет выходила замуж.
За хозяйским столом Пенелопа вела себя так, словно в последнее время бывала в этом доме по меньшей мере еженедельно. Миссис Холланд заняла место напротив дочери и слушала разговоры гостей с деланным одобрением. Она уже, видимо, забыла, что когда-то выбрала мужа Пенелопы в женихи для собственной дочери и – что ещё более странно – не узнала в мисс Брод свою бывшую работницу.
– Как хорошо наконец-то поесть домашней еды после стольких месяцев гостиничной кухни, – сказала Лина. Она замолчала на секунду и нахально повернулась к миссис Холланд. – Я живу в «Новой Голландии», знаете ли.
– Не знала. – Миссис Холланд сделала глоток воды «аполлинарис» [3] и смерила оценивающим взглядом незнакомую девушку. Возможно, она и подумала, почему из тридцати шести высокородных гостей за её столом должна сидеть именно эта приезжая с Запада обладательница несметного богатства, но ни в коем случае не произнесла этого вслух. По крайней мере, открыто. – Я помню дни, когда эта гостиница только открылась, и как мы все думали о её бьющей по глазам показной роскоши. А сейчас там живут такие милые девушки как вы! Свидетельство того, как же мало мы тогда знали.
– Я нахожу гостиничную жизнь отвратительной, – вздохнула Пенелопа.
Элизабет посмотрела на старую подругу и несколько раз моргнула. Они были чрезвычайно близки в те полтора года, когда Пенелопа жила в «Уолдорфе», и даже когда Элизабет отбыла на закрытие сезона в Париж, она продолжала получать письма, полные восторженных излияний обо всем восхитительном, что можно там увидеть, потрогать и попробовать. Элизабет четко вспомнила, как смущалась, читая эти наивно красочные описания.
Именно тогда, поняла Элизабет, Пенелопа нацелилась на Генри Шунмейкера, и это стало одной из причин их ссоры.
– В собственном доме, где ты сам можешь всем заправлять, жить намного лучше, – добавила Пенелопа.
– Неужели вы никогда не останавливаетесь в гостиницах? – спросила Лина.
Её голос был ровным и бесхитростным, и Элизабет поняла, что вопрос был задан из чистого любопытства и, возможно, в надежде получить совет по поводу своего поведения. Из-за этого Элизабет слегка пожалела её, несмотря на разыгравшуюся чуть ранее сцену, потому что Лина, очевидно, из всех сил старалась выглядеть воспитанной и утонченной, но все равно в какой-то степени находилась под крылышком Пенелопы, чьи деньги пока ещё считались довольно новыми.
– Конечно, останавливаюсь, во время путешествий, но только если это необходимо, – ответила Пенелопа. Она надула пухлые губки и уверенным взглядом посмотрела на свою новую подругу. – Например, в Ньюпорте моя семья снимает дом на сезон, а когда я приезжаю в Париж, то живу в нашей квартире на Елисейских Полях. Но сейчас мне предстоит пожить в гостинице…
– Миссис Шунмейкер, вы куда-то едете? – спросила миссис Холланд.
Её дочь, досконально изучившая все возможные интонации голоса матери, расслышала в этом вопросе натужную вежливость, хотя гости за соседними столами, определенно, не уловили ничего, кроме легкого любопытства.
– Да, мы с Генри едем в Палм-Бич. – На губах Пенелопы невольно заиграла гордая улыбка, когда она произносила «мы с Генри». – Они с Тедди хотят порыбачить, а я соскучилась по теплой погоде, ну и, конечно же, говорят, что гостиница «Ройял Пойнсиана» [4] весьма недурна. Хорошая жена всегда сопровождает мужа в путешествиях, если это возможно.
При этих словах Элизабет поставила свой стакан с водой на стол, и перевела взгляд на Диану, сидящую за ближайшим столиком с тетей Эдит и обеими мисс Уитмор. Если даже она и обратила внимание на произнесенное имя Генри, то ничем этого не выказала, поскольку воодушевленно продолжала расспрашивать Элинор Уитмор о кавалерах, на которых та обращает внимание в этом сезоне. Элизабет была убеждена, что сестра испытывает к Генри искренние чувства, а также в том, что эти чувства взаимны.
Она видела это в его глазах, когда заметила Генри на другой стороне оживленной улицы тем утром, когда думала, что покидает Нью-Йорк навсегда. Он был сокрушен, наблюдая, как Диана уходит от него. И тот же взгляд Элизабет узнала час назад, увидев на крыльце переминающегося с ноги на ногу Генри, и понадеялась, что ему наконец-то удалось поговорить с Дианой о том, что было написано в тех письмах, которые девушка столь стремительно сожгла.
– Я никогда не бывала во Флориде, – сказала Лина.
Конечно, не бывала, слегка жестоко подумала Элизабет.
Лина и Пенелопа обменялись красноречивыми взглядами, и Пенелопа произнесла:
– Конечно же, ты должна поехать с нами, Каролина. Мне нужно будет с кем-то общаться, пока мужчины развлекаются. Элизабет, ты тоже могла бы к нам присоединиться – Пенелопа замолчала и посмотрела в голубые глаза старшей мисс Холланд, зрачки которой начали расширяться при этих словах. Элизабет мысленно похвалила себя за отсутствие аппетита, потому что если бы съела хоть что-нибудь, то от такого откровенного лицемерия не смогла бы удержать пищу в себе. – Мы не проводили время вместе так, как раньше с… когда это было в последний раз? В октябре?
На секунду Элизабет захлестнула волна ненависти, но вскоре схлынула. Элизабет знала, что может простить Пенелопу, потому что вся жестокость, которую та проявила по отношению к Лиз, закончилась одним – Элизабет несколько месяцев прожила с Уиллом, не таясь и не чувствуя вины, омрачавшей их любовь в Нью-Йорке. А если Пенелопа отняла у Дианы самое ценное, то сделала это лишь потому, что преследовала собственные цели со своей всегдашней безжалостностью.
В горле у Элизабет пересохло, когда она вновь посмотрела на старую подругу. На другом конце гостиной дамы с перламутровыми пуговицами на воротничках, сидящие за столиками по четверо, продолжали восторгаться антиквариатом, парижской модой и охотой на Лонг-Айленде, но за ближним к камину столом воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к Элизабет.
– В октябре, – помолчав, подтвердила она.
