Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)
«Как она самоуверенна! Как настойчиво добивается милосердия и считает, что имеет на него право! А знает ли, эта милая леди, как жестоки и неумолимы бывают победители! Как бывают недоступны никаким мольбам и слезам? Она играет на эмоциях и желаниях, а… Лизетта была убита».
Был ли это гнев? Или это было чем-то еще, ему неведомым? Его сердце застыло, тело горело огнем и дрожало. Но ведь он мужчина, он сильнее ее. Он сможет разорвать шелковую паутину, которой она оплела его.
«Я добьюсь от нее правды» – пообещал себе Тристан.
И от этих мыслей он улыбнулся еще шире, поддразнивая ее.
– Я никогда не совершаю покупки, пока не испробую товар, – и с этими словами Тристан схватил Женевьеву и сжал в объятиях, чувствуя ее злость, ее боль. Он сгорал от желания и в то же время разум его был холоден, как лед. Он наклонился и поймал ее губы своими губами. Тристан слышал звук, который не смог вырваться наружу и остался где-то в глубине ее горла, ощущал, как напряглось хрупкое тело в его руках, ее панический страх. Он чувствовал, как бьется ее бедное сердечко, как она начинает задыхаться. Губы у нее были пьянящие, как хорошо выдержанное вино, но они инстинктивно сжались. «Она вовсе не желала его», – понял Тристан, но как победитель, он проигнорировал этот немой протест. Наконец, под напором его языка, ее губы разжались, и он проник вглубь ее горячего рта. Это взволновало… Такое интимное ощущение…
Девушка все еще отчаянно сопротивлялась ему. Она пыталась оттолкнуть его, освободиться от сильной руки, охватившей ее грудь. Под его пальцами ее сердце забилось еще сильнее, быстрее… Он пробовал и проверял, содрогаясь от волнения и желания, бушевавшего внутри… Ее грудь такая твердая и упругая, она так прекрасно сложена! Хрупкая и женственная, тонкая талия и такие округлые бедра…
Наконец, она высвободила губы и вскрикнула, она забилась в его руках, пытаясь вырваться, яростно отталкивая его, но поняв, что ее попытки бесполезны, затихла. Она уже не пыталась бороться с ним. Она злилась, но больше ничего не предпринимала. Тристан сам оттолкнул ее от себя, чтобы доказать, что она лгала, чтобы выразить ей свое презрение. И… чтобы спасти собственный рассудок. Женевьева дрожала. Ее глаза округлились, губы скривились. Потрясенная, она не могла отвести взгляда от лица Тристана.
– Вы не передумали, миледи? – спросил он пытаясь придать своему голосу безразличное выражение.
Она быстро ответила:
– Нет, милорд.
Он видел, как отчаянно вздымается ее грудь, как дрожат пальцы, которые она то сжимает, то разжимает. Женевьева опустила глаза.
Тристан внимательно смотрел на нее, освещенную лунным светом, пытаясь судить о ней объективно. Ее волосы, такие густые и пышные, были как солнечный луч в середине ночи, но если их напрочь срезать…
Она бы все еще сохранила какую-то часть своей красоты и прелести. Ее кожа, такая чистая и белая, нежная, как лепесток розы. Хрупкого, но совершенного сложения фигура. Прекрасно очерченный рот, слегка припухшие губы… И глаза… Их нельзя было бы назвать ни серыми, ни голубыми. Иногда они влажно и призывно блестели, но порой в их блеске угадывалась сталь хорошо отточенного и готового к бою клинка.
– Ну что ж, в таком случае я полагаю, что вы умеете это делать так же хорошо, как и другие…
Она так явственно вздрогнула, что Тристан едва удержался от смеха. Леди была явно вне себя от гнева. Ну что ж, пусть она злится, он добьется своего. Тристан отвернулся от нее, убежденный, наконец, в том, что она не всадит нож ему в спину.
– Доброй ночи, леди Женевьева, – сказал Тристан. В пятнадцати футах от нее он снова обернулся, ибо не мог отказать себе в удовольствии напоследок отпустить шпильку в ее адрес.
– Миледи?
– Милорд?
– Ваше отношение ко мне… это не совсем то, что я ожидал от вас, особенно после ваших обещаний. – Даже сквозь темноту ночи он разглядел, как вспыхнула от гнева ее лицо. – Изменится ли оно к лучшему? – спросил Тристан насмешливо.
Она заколебалась, затем мягко ответила. Ее голос прозвучал подобно шуршанию шелка, столь соблазнительно… проникая в самую глубину его сердца, Наваждение…
– Я обещаю это, лорд Тристан, – сказала Женевьева. – Я обещаю, что… порадую вас.
Она подняла руку в прощальном жесте и пропала в ночи.
Тристан проследил за ее исчезновением и напомнил себе, что ему следует быть внимательным и осторожным. И еще одно. Она должна сдержать данное слово.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Женевьева не находила себе места от душившего ее гнева. Она нервно шагала по спальне, которая располагалась над главным залом замка Эденби. Подол ее платья развевался, золотистые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, руки то и дело взметались в воздух. Она едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.
– О, как он осмелился? Как он осмелился! Он был словно скала, такой язвительный и едкий, такой жестокий и циничный! Какого труда мне стоило держать себя в руках, находясь рядом с ним. Так хотелось выцарапать ему глаза, перерезать глотку, столкнуть его со скалы. О! Я могла сделать это, Эдвина. Клянусь, что я смогла бы это сделать! Проткнуть его мечом насквозь! Тогда бы мы сегодня же избавились от него, но я была такой… такой…
– Милосердной? – предположила ее тетя.
– И униженной! – Женевьева сжала руки в кулаки и судорожно сглотнула. Униженной и оскорбленной и… загоревшейся страстью.
Она ничего не сказала Эдвине о его прикосновении, о том страдании и невыносимой муке, которую она испытала, находясь в его объятиях! Но она не забыла об этом! Это останется с нею навсегда; вкус его губ, ощущение сильных рук, мужского терпкого запаха, крепкого тела… Все это навсегда вошло в ее память. Она на всю жизнь запомнила его лицо. Прекрасное, жестокое, холодное, как лед и в то же время пылающее.
«Прекрати думать об этом», – приказала она себе, но не смогла остановиться. Стоило ей только вспомнить встречу с Тристаном, как она вся начинала дрожать и чувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Ей хотелось зажать рот рукой, плотно стиснуть губы, забыть об этом, выкинуть из памяти, но…
– Я смогла бы убить его своими собственными руками! – поклялась Женевьева снова, но это был всего лишь шепот, который едва долетел до ее собственных ушей. Она боялась своего врага.
– И чтобы мы тогда делали? Все это так пугает меня. Я так беспокоюсь. Вот если бы он предложил приемлемые условия, – промолвила Эдвина.
– Приемлемые условия! – воскликнула девушка с новой вспышкой гнева. – Условия! Он собирается отторгнуть замок, наши земли и наших людей, и меня в придачу. О каких условиях может идти речь? – Женевьева была вне себя от ярости.
