Джейд Ли - Непокорная тигрица
Женщина продолжала неподвижно лежать в ванне, и он, конечно же, ничего не увидел. Однако он ясно представлял все, что ему не удалось увидеть, и, крепко сжав руку, входил в нее все глубже и глубже, пока, как и она, не достиг желанного облегчения. У него зашумело в голове и потемнело в глазах, и из-за этой темноты он уже не видел ее. Но он вообразил, что все еще находится внутри нее, и осторожно сжимал пальцами свой орган. Так обычно сжимают флейту, когда играют на ней. Так сжимало бы его дракона ее лоно. А еще он целовал ее трепетные губы, воздавая дань уважения ее доброй душе и прекрасному телу.
Когда Чжи-Ган успокоился и его сердце перестало учащенно биться, она уже вылезла из ванны. Резко, как будто бы устыдившись того, что она сделала, женщина схватила полотенце и укуталась в него по самую шею. Он уже не видел ее тела, не видел того, что секунду назад мысленно целовал и ласкал. Однако это внезапное проявление скромности сделало ее еще прекраснее, и Чжи-Ган, затаив дыхание, еще сильнее прижал свои очки к бамбуковой перегородке, молясь о том, чтобы увидеть еще хотя бы кусочек ее тела.
Но он так ничего и не увидел, хотя она одевалась прямо перед ним. Она слишком низко наклонилась, и злополучный стол снова закрыл весь обзор. Но теперь Чжи-Ган уже не жалел об этом. Ее образ навсегда запечатлелся в его душе, и он не сомневался, что запомнит этот день на долгие-долгие годы. День, когда он в первый раз увидел свою белую жену.
Он ощущал в душе невероятную легкость. Это состояние длилось почти целый час. Этого времени хватило на то, чтобы белая женщина успела одеться и расчесать свои волосы. Что касается палача, то он погрузился в легкую дремоту и, усыпленный мерным покачиванием лодки, заснул, несмотря на то что сидел в неудобной позе, зажатый между деревянными бочками. Он ощущал такое блаженство, что с трудом открыл глаза, когда Цзин-Ли приставил нож к горлу его жены.
Из дневника Анны Марии Томпсон
22 февраля 1880 г.
Сестра Мэри заставила меня записывать все мои грехи. Она хочет, чтобы я покаялась во всем на бумаге и попросила прощения у Господа нашего милостивого, Иисуса Христа. Вот мои грехи.
Я ненавижу Сюзанну. Эта девчонка считает, что она лучше меня, потому что у нее есть мать, которая навещает ее. Она не сирота. Но ведь у меня тоже есть отец. Моя мама похоронена на кладбище возле часовни, а мой папа подарил мне кольцо с жемчужиной, когда последний раз приплывал в наш порт. И еще он подарил мне куклу, которую привез из Индии. Это самая красивая на свете кукла. У меня есть отец, и он жив, слышите, жив. Поэтому я и ненавижу Сюзанну.
Я терпеть не могу читать Библию. Мне нет никакого дела до того, что Иисус исцелял больных и излечивал калек, так что потом они снова могли ходить. Все это происходило давным-давно и далеко от Китая. Он больше никому не помогает. Молюсь я или нет, но мне все равно приходится вычищать блевотину, вытирать мочу и еще много чего похуже. Так зачем я буду изучать деяния того, кто уже давно умер и больше никому не помогает?
Как плохо, что я белая! Китайские девочки приходят сюда и сидят рядом со своими матерями. Они перемешивают в чанах белье и играют со своими братьями и сестрами. Они не грязные язычники, как говорит про них сестра Моулефейс. Они здоровые и счастливые и живут в своей родной стране. Как жаль, что я не китаянка.
Моего отца уже нет четыре месяца, две недели и четыре дня. Это значит, что я уже один месяц, одну неделю и три дня смотрю на дорогу, не идет ли он. Он сказал, что по пути из Англии привезет мне новую куклу. Он самый лучший папа на свете. Он намного лучше, чем эта глупая мама Сюзанны, которая выглядит как куча навоза, хотя от нее и пахнет цветами.
Глава 4
Вы только посмотрите! Под сенью рощи кедровой
Таинственная пропасть протянулась
к подножию холма зеленого.
Дикое место! Такое же священное и чарующее,
Как призрак демона-любовника, вечно преследуемый
Под ущербной луной
Плачущей о нем женщиной!
Сэмюель Тейлор Коулридж. Хан Кубла, или Образ мечты.Анна посмотрела на свои руки, а потом слегка похлопала себя по бедрам, ощутив под пальцами мягкий струящийся шелк и чисто вымытое тело. Ей еще никогда в жизни не приходилось носить ничего похожего на это чудесное платье из желтого шелка. Прошло уже больше года с тех пор, как она последний раз принимала ванну. Именно так — долго и в свое удовольствие. Она должна была чувствовать себя расслабленной и отдохнувшей, по-особенному чистой, но вместо этого ощущала какую-то неясную тревогу. Не то чтобы она чувствовала себя виноватой, нет. Просто не такой добродетельной, как раньше.
К счастью, чувство вины ей было хорошо знакомо, и Анна уже научилась не обращать на него внимания. У нее даже имелось оправдание — она поклялась, что сделает все возможное, чтобы спасти свою жизнь. Чего стоит этот маленький спектакль по сравнению с ее жизнью? Если, удовлетворяя себя, она сумела понравиться палачу, любителю эротических сцен, то, значит, так тому и быть. Она не должна испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. Она просто спасает свою жизнь.
Она сделала это специально, желая подразнить мандарина, который наверняка за ней подглядывал. Зачем она так поступила? Зачем засунула пальцы между ног и совершила то, против чего предостерегают священники в каждой своей проповеди со времен основания Церкви? Да потому, что ее собираются казнить. Какая же она глупая! В первую очередь нужно думать о том, как дожить до завтрашнего дня, а не о том, чего ей это будет стоить. Однако, стараясь быть честной с самой собой, Анна призналась, что в последние часы жизни ей хотелось получить хотя бы немного удовольствия и перед окончанием своего земного существования пережить экстаз. Все это, конечно, глупо, но она не смогла себя остановить. Ей необходимо было облегчение. Она должна была почувствовать — пусть даже с помощью собственной руки, — что же делает жизнь прекрасной. Когда она коснулась себя, ее эротическая мечта снова предстала перед ней, наполнив содержанием последние в ее жизни сладостные минуты.
И вот теперь ей предстояло принять смерть. Анна даже не вздрогнула, ощутив прикосновение холодного лезвия, которое скользнуло по ее плечу, целясь прямо в горло. Она почувствовала свежее дыхание ветра, когда ее враг приподнял тяжелую занавеску и вошел в комнату. Она ясно слышала его тяжелое дыхание и видела, как он занес над ее головой сверкающий клинок. Кто-то же должен был прийти, чтобы убить ее. Это, наверное, кара Господня за ее распутство.
