Джо Беверли - Возлюбленная демона
Мария знала, что покраснела.
– Я не использую его, Сара, – сказала она, молясь, чтобы не устроить сцену. – Я выхожу замуж за него. И если вы думаете, что он не хочет этого…
– Конечно, он хочет, – прошипела Сара. – Вы богаты как Крез. Но что еще вы можете ему предложить? Вы стары и бесплодны.
Это было так жестоко, что Мария застыла. Но потом она осознала, что Сара думала о своем потерянном сыне, мальчике того же самого возраста. Она реагировала так, будто Мария заманила в ловушку Дэра. Она никого не заманивала, но мысль о себе и Дэре, которого она знала еще щербатым ребенком, заставила ее съежиться от стыда.
Она желала все объяснить, но не хотела никому рассказывать о вине Мориса. Возможно, она больше походила на него, чем думала, всегда пытаясь делать хорошую мину при плохой игре.
– Мы подходим друг другу, – твердо сказала она. – Он – превосходный партнер.
Сара лихорадочно покраснела.
– Вы встретились меньше недели назад! Грэвенхэм ни за что не должен был представлять вас.
Марии пришлось подавить смешок при упоминании об осторожном предупреждении Грэвенхэма, но она переживала за свою кузину.
– Вы должны освободить его, – сказала Сара. – Вы знаете, что он не может отступить.
Как будто я могу.
– Но мы очень хорошо подходим друг другу.
Сара уставилась на нее так, будто она была жалким червем и ушла.
Мария облегченно выдохнула, молясь, чтобы кузина не обеспечила ей общественное отчуждение.
Подошел Вандеймен.
– Вы выглядите расстроенной.
Она выдавила из себя улыбку.
– Герцогиня все еще оплакивает своего сына. И иногда говорит вещи, которых на самом деле не имеет в виду.
– Все мы оплакивали лорда Дариуса. У него был талант веселиться.
Она взглянула на него.
– Она сказала, что вы и ваши друзья были добры к нему.
– Доброта от отчаяния, хотя тогда, перед Ватерлоо, его жизнерадостность стала подарком. Но вы не хотите говорить о войне. Пойдемте, хор из аббатства собирается спеть «Палестрину».
Она пошла, главным образом, потому что это избавит от необходимости говорить хотя бы на некоторое время. Она подозревала, что это и было его идеей.
У нее было такое ощущение, будто нечто приятное внезапно испортилось. Ее удивило, что ей было приятно, но она уже начала наслаждаться сезоном последние несколько дней. Ее осы полетели к другим банкам с вареньем, но истинное волшебство состояло в том, что она наслаждалась компанией Вандеймена.
Он был неизменно учтивым, превосходным и умелым спутником. Не блистал остроумием, но поддерживал беседу. Знал, как приемлемо флиртовать с леди и шутить с джентльменами. Люди потихоньку начинали смотреть на него, не замечая его шокирующего прошлого и репутации, а начинали принимать его просто как джентльмена, которым он являлся на самом деле.
Однако, теперь мысль о Дэре не давала ей покоя, все разрушая. Ее семья регулярно посещала Лонг Чарт, поместье герцога Йоувила, и она могла припомнить Дэра в младенческих юбках [14]. Ей было одиннадцать, но та картина ей запомнилась, потому что ему удалось сбежать от няньки и залезть на дерево, вызвав вокруг столпотворение.
Ему, должно быть, исполнилось восемь, когда он нанял на работу большинство детей в округе, чтобы вырыть ров вокруг искусственных руин замка в парке. Герцог так впечатлился, что закончил работу, но в свои шестнадцать лет и соответственно своему чувству собственного достоинства, Мария думала о Дэре как о неряшливой грозе окрестностей.
Последний раз она видела его уже долговязым, смешливым молодым человеком, направлявшимся через Лондон в Кембридж.
К тому времени она уже несколько лет была замужем, являлась матроной и хозяйкой собственного дома. А еще она давным-давно поняла, что обманулась воображаемой любовью и подозревала, что она бесплодна. Она лицом к лицу столкнулась с трудной, покорной долгу жизнью, тогда как он жил с нетерпеливым ожиданием безграничного будущего. Она чувствовала себя старой тогда, и чувствовала себя старой теперь.
Слушая ангельские голоса хора – вероятно, она танцевала на балу, когда голос Дэра затих, когда затих голос Вандеймена – и она напомнила себе, что эта помолвка абсолютно воображаемая.
Она искоса посмотрела на своего юного подопечного, на сильные, четкие линии его профиля и сияющую здоровьем кожу. За последние дни следы распутства исчезли, но заживление внутренних ран займет намного больше времени.
Она начала позволять ему выбирать, куда они пойдут, и он, казалось, предпочитал более культурные мероприятия. Ван выбирал их и наслаждался ими. Он так долго был на войне, что, должно быть, большая часть обычных удовольствий общества была ему в новинку.
Ее собственная реакция на него стала проблемой – как контролировать и скрывать свои чувства.
Дни превращались в недели, контроль не становился легче, но она управляла своими чувствами, помогал и тот факт, что он сдержал свое слово. Ван больше не пытался поцеловать ее или коснуться, кроме случаев, продиктованных вежливостью.
Тягостные моменты они спокойно провели вместе – задерживались за завтраком, сидели в китайской комнате или прогуливались в летнем саду. Иногда они разговаривали, но часто просто читали или даже думали.
Совсем как муж и жена, и ей это очень понравилось. Она говорила себе, что он прекрасно вел себя эти шесть недель, и знала, что это так, но все еще думала о том, что они притерлись друг к другу на удивление хорошо.
Вандеймен мог так же хорошо слушать, как и разговаривать. Беседы с Морисом за завтраком сводились, главным образом, к монологами на любую проблему дня, заинтересовавшую его. А она была его внимательно слушающей аудиторией.
Ван мог безропотно выносить молчание. Морис, казалось, чувствовал себя обязанным швырять слова в любую задержавшуюся тишину, как будто это бешеная собака.
Ему понравилось читать. У них не находилось большого количества времени для чтения, но Ван, казалось, наслаждался им. Он выбирал – по-видимому, наугад – книги из ее превосходной библиотеки, также выбранной Морисом для пущего эффекта.
О да, он стал приятной частью ее жизни.
Слава Богу, Харриетт служила им своеобразным буфером. Она почти всюду ходила с ними, воспринимая Вандеймена как еще одного сына, и источала расслабляющую теплоту как хороший костер. Исцеление полностью было заслугой Харриетт.
Но однажды Мария поняла, что целительские полномочия ее тети не сработали.
Они болтали перед обедом, когда Харриетт сказала что-то о доме Вандеймена. Он огрызнулся и покинул комнату.
Когда дверь щелкнула, закрываясь, Харриетт состроила гримасу.
