Виктория Холт - Роковая женщина
— Не строй из себя невинность. Я знаю, что вы были здесь. Сама видела свет. Глянь-ка, на туалетном столике свечной огарок. Или я не видела, как вы вместе спускались? Поражаюсь, что ты разлеглась на кровати, бесстыдница. Такая же, как твоя мать. Я сразу сказала, что добром это не кончится, когда твой отец с ней связался.
— Замолчите, злая старуха! — крикнула я.
— Такой разговор ничего тебе не даст.
— Я здесь не останусь, — сказала я.
Это было худшее, что я могла сказать. Она обратила на меня весь свой гнев.
— Неблагодарная девчонка! Сколько я для тебя сделала! Что бы с тобой было, если бы не я? Сиротский дом — вот что тебя ждало. Тебе ведь ничего не оставили, ничего. Я тебя содержала. Пыталась добиться от тебя хоть какого-то толка. Это я тебя научила всему, что ты знаешь, дала возможность отплатить за мое добро, а чем мне платишь ты? Водишь в дом мужчин, стоит мне выйти за порог. Чему удивляться, такая же, как мать…
— Как смеете вы говорить такое?! Моя мама была достойнее, лучше вас. А я…
— Ты тоже хороша. Еще как хороша! Лакомый кусочек для твоих гостей, стоит мне отлучиться из дома.
— Прекратите! Прекратите!
— Ты смеешь командовать в моем доме?
— Если хотите, я уеду.
— Куда?
— Подыщу себе место. Я немного разбираюсь в антиквариате.
— Чему тебя научила я.
— Могу быть гувернанткой или компаньонкой.
Она засмеялась.
— Ах, какая умная. А тебе не приходило в голову, что ты передо мной в долгу? Могла бы задуматься. Какая ты однако дура. Предлагаться по дешевке первому встречному. Да еще оттуда. Я думала, ты сообразишь, прежде чем связываться с человеком с такой репутацией.
— Какой репутацией?
Она поперхнулась от смеха.
— Надо бы тебе быть разборчивей. Могу тебя уверить, у капитана Редверса Стреттона в этом городе не слишком хорошая слава. Он из тех, кто не преминет развлечься, где подвернется возможность. Смею уверить, у него по этой части большой опыт.
Я выкрикнула в ответ:
— Уходите. Не желаю вас слушать. Я уеду, если я вам в тягость, если хотите избавиться.
— Ты бестолковая, глупая девчонка, — перебила она. — Тебе нужна я, чтобы присматривать за тобой. Твой отец был моим братом, это мой долг перед ним. Утром мы еще вернемся к этому. Как я устала… как все болит! Мысли о тебе не дают уснуть. Вот и решила поговорить, не откладывая. Но, возможно, к утру ты станешь сговорчивей.
Она развернулась и вышла. Я смотрела ей вслед. Как скверно закончился вечер. Она все замарала своими нечистыми подозрениями и намеками на его репутацию. Что она хотела этим сказать? Что ей было известно?
Вдруг раздался резкий вскрик и тяжелый глухой стук упавшего тела. Вскочив с кровати, я бросилась на лестницу.
Внизу пролета, издавая стоны, лежала тетя Шарлотта. Я кинулась вниз.
— Ты ушиблась, тетя Шарлотта?
Она не отвечала, только часто и тяжело дышала. Я кликнула миссис Мортон и Элен. Я не знала что делать, пробовала поднять тетю, но не смогла. Тогда нашла подушку и положила ей под голову.
Подоспела миссис Мортон. С кудельками волос в папильотках под сеткой, она была не похожа на себя, казалась раздраженной и злой.
— Кажется, тетя оступилась, спускаясь по лестнице, — объяснила я, вдруг вспомнив, как недавно предостерегала Редверса.
— Среди ночи… — качала головой миссис Мортон.
Она подняла свечу, уроненную тетей Шарлоттой. В окно пробивался тусклый свет луны. Тетя Шарлотта снова застонала.
— Надевайте пальто и ступайте к доктору Элджину. Просите, чтобы шел немедля, — велела я Элен.
Элен побежала, а мы с миссис Мортон остались около тети Шарлотты.
— Как это случилось? — спросила миссис Мортон.
Мне показалось, она была будто довольна тем, что произошло: я представляла, что это было за наказание ездить с тетей Шарлоттой.
— Она явилась в мою комнату объясняться, а на обратном пути упала.
— Верно, рассердилась, — предположила миссис Мортон, косясь на меня.
Мне стало ясно, что я никогда не понимала миссис Мортон. Мне казалось, она замкнулась на своей, никому из нас не известной жизни. Я удивлялась, как она сносит вспышки тети Шарлотты. Неужели не могла найти подходящей работы в другом месте? Трудно было представить иную причину, кроме той, о которой как-то призналась Элен: тетя обещала упомянуть ее в завещании, если на момент смерти она останется в услужении.
Элен вернулась нескоро. Сообщила, что доктор Элджин сейчас придет. Явившись, он первым делом распорядился перенести тетю на кровать. Потом велел мне принести горячего сладкого чаю, так как она была в шоке. Он считал, что ей повезло: кости остались целы.
Элен шепнула, когда я заваривала чай:
— Ну и ночка! Знаете, это будет ей стоить нескольких лет жизни. Так кувырнуться, в ее-то годы…
Я поняла, что и она мечтала о приданом, которое принесет мистеру Орфи.
С той ночи наша жизнь круто переменилась. Это было только начало наших бед. При падении тетя Шарлотта ушибла спину, и это усугубило ее артрит. Теперь она целыми днями не выходила, без толку слонялась по дому, а иногда бывала не способна и на это. На распродажи ездила редко: ее заменила я. Я стала их непременной участницей. Поначалу меня принимали с плохо скрытым пренебрежением. Это меня раззадорило, и я решила не допускать промахов, набираясь все больше знаний. Мало-помалу ко мне стали относиться уважительней. Я в точности как тетя, говорили обо мне. Мне это было лестно: единственное, в чем я была согласна напоминать тетю Шарлотту, были ее знания.
Больше всех изменилась тетя Шарлотта. Поначалу я пробовала войти в ее положение. Поистине трагично для женщины такой энергии оказаться физически беспомощной. Неудивительно, что она сделалась еще раздражительней и вспыльчивей. И прежде неласковая, теперь она почти возненавидела всех нас. Меня то и дело укоряла в том, что я явилась причиной ее немощи. Если бы не беспокойство обо мне и не расстройство, вызванное моим поведением, она бы не поднялась в мою спальню и не оступилась бы, зацепившись за угол стола. Я стоила ей сил и здоровья и теперь обязана была платить, как могла.
В доме и прежде было невесело, а теперь воцарилась атмосфера всеобщего уныния. В дни, когда наступало временное облегчение, она сидела, обложившись подушками, в кресле у себя в гостиной, просматривала счета. Она никогда не показывала их мне, почти все платежи делала сама: не хотела уступать бразды правления, хотя мои познания неуклонно росли и немногим уступали ее собственным.
Снова я прониклась чувством, что Дом Королевы был моей тюрьмой, и, как в детстве, мечтала воссоединиться с мамой, чтобы убежать из нее, так теперь вспоминала тот вечер с Редверсом и повторяла сама себе: вот вернется из плавания и придет.
