Сара Маклейн - Распутник
Он отнял у нее право выбора.
В точности как чуть раньше сделал отец.
Или как герцог Лейтон много лет назад.
Мужчина снова загнал ее в западню.
— Ты его любишь?
Вопрос помешал разгореться раздражению.
— Прошу прощения?
— Своего жениха. Воображаешь, что влюблена в него? — Слова прозвучали насмешливо, словно любовь и Пенелопа представляли собой совершенно смехотворное сочетание. — Витаешь в облаках от счастья?
— Это имеет какое-то значение?
Она его удивила. Изумление мелькнуло в его глазах, но он тут же скрестил на груди руки и поднял бровь.
— Ни в малейшей степени.
По кухне пролетел порыв холодного ветра. Пенелопа поплотнее закуталась в плащ. Майкл заметил это и пробормотал что-то резкое себе под нос — Пенелопа предположила, что подобные слова не используются в приличном обществе. Он снял пальто, сюртук, аккуратно сложил их и положил на край большой раковины, затем подошел к громадному дубовому столу, расположенному посреди кухни. У стола не хватало одной ножки, а в изрубленную столешницу был воткнут топор. В нормальной обстановке Пенелопа удивилась бы испорченному предмету мебели, но в этот вечер мало что можно было назвать нормальным. Прежде чем она придумала, что сказать, Борн выдернул топор и обернулся к ней. В свете фонаря его лицо казалось сплошными углами.
— Отойди подальше.
Этот человек привык, чтобы ему повиновались. Он не стал дожидаться и проверять, ослушалась ли она его, просто поднял топор над головой. Пенелопа вжалась в угол темного помещения, а он с силой обрушился на несчастный стол. От удивления она не могла отвести от него взгляда. У Пенелопы расширились глаза, когда свет фонаря выхватил его ноги и то, как шерстяные брюки плотно облегают мощные бедра. Она не должна замечать... не должна обращать внимания на такую очевидную... мужественность.
Но она в жизни не видела подобных ног. В жизни не думала, что они могут быть такими... неотразимыми.
Последний удар завершился фонтаном разлетающихся щепок, ножка подвернулась, массивный стол накренился, и один его конец рухнул на пол. Майкл отбросил топор в сторону, взял голыми руками ножку стола и вырвал ее.
Затем повернулся к Пенелопе, похлопывая ножкой по левой ладони.
— Получилось, — объявил он.
Как будто ожидал чего-то другого.
— Браво, — отозвалась она, не зная, что еще сказать.
Борн положил деревяшку на широкое плечо.
— Ты не воспользовалась шансом сбежать.
Пенелопа застыла.
— Нет. Не воспользовалась. Но это не имеет значения. Я за тебя не выйду.
Он расправил манжеты, аккуратно застегнул пуговицы и стряхнул с рукава влажное пятно.
— Это не обсуждается.
Пенелопа попыталась урезонить его:
— Из тебя получится ужасный муж.
— Я никогда и не говорил, что буду хорошим.
— Значит, ты готов обречь меня на несчастливое замужество?
— Если придется. Хотя твоя несчастливая жизнь не является моей прямой целью, если это тебя утешит.
Пенелопа моргнула. А ведь он говорит серьезно. Этот разговор происходит на самом деле.
— И предполагается, что это убедит меня принять твои ухаживания?
Он небрежно пожал плечом:
— Я не собираюсь дурачить самого себя и думать, будто целью брака является счастье одного или обоих супругов. Мой план состоит в том, чтобы снова присоединить земли Фальконвелла к имению. К несчастью для тебя, для этого нам требуется пожениться. Из меня не получится хороший муж, но при этом я не испытываю ни малейшего желания держать тебя в ежовых рукавицах.
У Пенелопы просто челюсть отвалилась. Он даже не пытается изобразить доброту. Интерес. Заботу. Она захлопнула рот.
— Понятно.
Борн продолжал:
— Ты можешь делать все, что поделаешь и когда пожелаешь. У меня достаточно денег, чтобы оплачивать то, чем любят заниматься женщины твоего типа, и не важно, чем именно.
— Женщины моего типа?
— Старые девы, мечтающие о большем.
В комнате словно не осталось воздуха. Какое ужасное, неприятное и абсолютно точное описание! Старая дева, мечтающая о большем... Словно сегодня вечером он стоял в ее гостиной и слушал, как Томми предлагает ей руку и сердце. И видел, как ее душа наполняется разочарованием и надеждами на что-то большее.
На что-то другое.
Ну что ж, это определенно совершенно другое.
Он протянул к ней руку, провел пальцем по щеке, и она вздрогнула от этого прикосновения.
— Не надо.
— Ты выйдешь за меня замуж, Пенелопа.
Она резко отдернула голову, подальше от него, не желая, чтобы он к ней прикасался.
— Это почему же?
— Потому, милая, — и в его голосе прозвучало темное обещание, когда он склонился еще ближе, ведя сильным, теплым пальцем по ее шее, по обнаженной коже над платьем, и сердце ее заколотилось еще быстрее, а дыхание сделалось прерывистым, — что никто никогда не поверит, будто я не скомпрометировал тебя целиком и полностью.
Он сжал край платья и одним мощным рывком разорвал его вместе с сорочкой пополам, обнажив ее до самой талии. Пенелопа ахнула, уронила бутылку и вцепилась в края платья. Виски расплескалось по ее груди.
— Ты... ты...
— Можешь не спешить, милая, — лениво протянул он, отступив назад и любуясь делом своих рук. — Я подожду, пока ты не подыщешь нужное слово.
Пенелопа прищурилась. Слово ей не требовалось, ей требовался хлыст.
И она сделала то единственное, до чего смогла додуматься. Рука взлетела вверх сама по себе и соприкоснулась с его щекой с громким хлопком — этот звук показался бы ей весьма удовлетворительным, не будь она так жестоко унижена.
Его голова от удара дернулась, ладонь тотчас же прижалась к щеке, где уже расцветало красное пятно. Пенелопа снова отступила назад, к двери. Голос ее дрожал:
— Я никогда... никогда... не выйду за человека вроде тебя. Неужели ты забыл, каким был? Забыл, каким мог стать? Можно подумать, тебя вырастили волки!
Она повернулась и сделала то, что должна была сделать сразу же, как только увидела, что он идет ей навстречу.
Побежала.
Рывком распахнув дверь, Пенелопа слепо помчалась по снегу в сторону Нидэм-Мэнора, но успела пробежать всего несколько ярдов, когда он схватил ее сзади одной словно стальной рукой и легко оторвал от земли. Только тут она закричала:
— Отпусти меня! Животное! Помогите!
Она отчаянно лягалась и даже сумела пнуть его в бедро. Он грязно выругался у нее над ухом.
— Прекрати драться, гарпия!
Ни за что на свете, даже ради спасения собственной жизни! Пенелопа удвоила усилия.
— Помогите! Кто-нибудь!
— Здесь на целую милю нет ни одной живой души. А дальше все спят.
