Александра Риплей - Чарлстон
В течение января Кэтрин Мэри Купер была представлена обществу на балу святой Цецилии, танцевала до упаду на вечере Котильон-клуба, впервые посетила скачки и данный по этому случаю бал, а восемнадцатого числа состоялся ее повторный дебют на танцевальном вечере с чаепитием, который устроила Элизабет в Каролина-холл. Всякий раз Кэтрин была в новом платье и выглядела, как знала сама, ослепительно. По словам наиболее восхищенных молодых людей, изгиб ее шеи напоминал лебединый, а ее черные как вороново крыло волосы, обрамлявшие прелестное личико, Лоренс Уилсон воспел в изысканных стихах, которые преподнес Кэтрин вместе с букетом на следующее утро после бала. От успеха у Кэтрин кружилась голова. Единственное, что омрачало ее радость и о чем она не переставала сокрушаться, – это решительный отказ матери позволить ей надеть хотя бы раз свадебное ожерелье, принадлежавшее бабушке. Элизабет всей душой разделяла счастье дочери, с каждой минутой убеждаясь, что деньги, вырученные по закладной на дом, потрачены не впустую.
Со времени их бурной размолвки минуло более двух лет. Элизабет изо всех сил старалась быть на высоте требований, предъявляемых к ней дочерью и ею самой. Она брала Кэтрин с собой за покупками, часами обсуждала с ней прически, обучала тонкостям ношения кринолина, обязательного для бала святой Цецилии, наставляла и в ведении домашнего хозяйства, уделяя особенное внимание искусству кулинарии. Кэтрин, поглощенная заботами о своей внешности, всеми правдами и неправдами отнекивалась, если ей поручали штопать белье или снимать пену с бульона.
– Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо, – строго внушала ей Элизабет. – Мужу необходим домашний уют и ежедневно хороший обед. Слуг не вышколить, пока не научишься все делать сама. Нечего увиливать от своих прямых обязанностей. Подай-ка мне вот тот жбан с керосином.
За окном непрерывный дождь поливал выложенную кирпичом мостовую и отливающие серебром рельсы на Митинг-стрит. Как раз подходящий день для чистки дымоходов. Начали с библиотеки. Элизабет смочила керосином скомканную газету, лежавшую в камине, и крикнула в вытяжную трубу:
– Сейчас полыхнет! Следи внимательно, Кэтрин, – обернулась она к дочери. – Камин в столовой на твоей ответственности.
Элизабет приподняла газету щипцами, держа их в левой руке, правой рукой зажгла спичку и поднесла ее к газете. Когда та загорелась с обоих концов, Элизабет сунула пламя в дымоход, как можно дальше. Послышался легкий свистящий звук: нагретый воздух создал в трубе тягу. Смоченная керосином газета ярко вспыхнула и подожгла скопившуюся внутри сажу. Огонь загудел, с ревом и треском распространяясь все выше и выше по системе дымоходов, захватывая камины в гостиной, в спальне Трэдда наверху и устремляясь через чердачную трубу наружу. Вылетавшие в небо снопы искр мгновенно гасились струями дождя. На крышу был откомандирован в качестве пожарного стража бойкий чернокожий малец. Заметив огненные хлопья сажи, уцелевшие от влаги, он должен был затушить их с помощью метлы.
– Давай, Кэтрин! – поторопила дочку Элизабет. – Я понимаю твои страхи. Когда твоя двоюродная бабушка Джулия первый раз заставила меня поджигать керосин, я не сомневалась, что рука у меня превратится в жаркое. Нужно отдернуть ее, как только вспыхнет сажа. Тут и думать не о чем, гореть она принимается с таким шумом, что рука отдергивается сама собой.
– А почему бы нам снова не нанять трубочиста?
– Да потому, что трубочист обойдется в пятьдесят центов, а весь пол будет покрыт сажей. Если же дождаться сырой погоды и набраться немножко смелости, не придется выколачивать ковры и деньги останутся в кармане. Вот тебе бумага, скомкай ее хорошенько. Посмотрим, как у тебя получится…
Подобным урокам Элизабет уделяла все свои свободные часы после обеда. Кэтрин училась искусству обращаться с веером, отделять желток от белка, натягивать длинные перчатки так туго, чтобы можно было не снимать их за обеденным столом, удалять пятна со скатерти, спускаться по лестнице, не глядя под ноги, сервировать ужин и заваривать чай. Мало-помалу Кэтрин уверовала в исключительные способности Элизабет. Теперь, когда Кэтрин «вращалась в свете» и круг ее знакомств не ограничивался пятью-шестью подружками, она со всех сторон слышала хвалы матери. «А, так это же дочка Элизабет Трэдд!» – и за этим обрадованным восклицанием неизменно следовал радушный прием. Кэтрин обнаружила, что ее мать почитается в обществе эталоном – носительницей лучших традиций, присущих женщинам Чарлстона, воплощением стойкости, благоразумия, практичности и вместе с тем неотразимого очарования. Некий пожилой джентльмен полчаса кряду объяснял Кэтрин, какие именно родственные узы соединяют семейства Пинкни и Трэддов, возведя фамильную ветвь Пинкни к Элизе Пинкни, которая в шестнадцать лет одна управляла плантацией площадью в четверть миллиона акров и вводила новые культуры, в то время как ее отец сражался с индейцами.
– По приезде в Чарлстон генерал Вашингтон отправился к миссис Пинкни с визитом. Тогда ей было уже много лет, но она сумела сохранить обаяние молодости. Происхождение всегда скажется!
Седовласый историк приложился губами к руке Кэтрин и отпустил ее наконец на волю.
– Мама! – воскликнула она, оставшись наедине с Элизабет. – Знаешь ли ты, что на тебя показывают пальцами все леди в Чарлстоне?
– Что? – потрясенно переспросила Элизабет. – Что я такого сделала? Я держу локти на столе? Или меня уличили в том, что я зеваю, прикрывшись веером?
– Нет, мама, нет! Все выставляют тебя как образец. Все тобой восхищаются… И я тоже.
Глаза Элизабет увлажнились.
– Милая моя девочка, – проговорила она, – как я счастлива это слышать.
В пестром мелькании кринолинов, щипцов для завивки волос и ухажеров с букетами бедняжка Трэдд чувствовал себя одиноким и заброшенным. Элизабет старалась чем-то утешить сына, но все ее попытки терпели неудачу. Она сделала ему сюрприз – преподнесла в подарок роликовые коньки, однако спустя две недели нашла их даже нераспакованными.
– В чем дело, дорогой? – удивленно спросила Элизабет. – Ты был так рад подарку…
Трэдд покраснел и заерзал на стуле:
– Я не хотел тебя обидеть, мама. Ролики – это для маленьких. А мне в декабре исполняется уже тринадцать.
Выслушав это, Элизабет осторожно намекнула, что если он становится таким взрослым, то ему, вероятно, понадобится новый костюм.
– Не успеешь оглянуться, как тебя начнут приглашать на вечера.
Вместо ответа Трэдд схватился за горло, высунул язык и издал судорожный хрип, будто шею ему сдавила петля.
«О Господи»! – мысленно воскликнула Элизабет. Она обратилась за советом к Джо Симмонсу. Тот предложил ей совершить вместе с мальчиком поездку в Карлингтон.
