Симона Вилар - Исповедь соперницы
— Помогите мне, отче… — едва слышно произнесла графиня. — Я не знаю, как быть.
Советы — это по моей части. Я уже начал было прикидывать, куда и к кому первым делом ей надлежит обратиться с жалобой и требованием о восстановлении справедливости, но для начала следовало выяснить, что же, собственно, произошло в Гронвуде.
Но там ничего особенного не случилось. Бэртраде даже не удалось повидаться с супругом.
— Его не было в Гронвуде, — начала она. — Он отправился взглянуть, как идут работы на строительстве новой церкви Святого Дунстана. Об этом мне сообщили у первого моста перед барбиканом[77]. Да так, будто рассчитывали, что я тут же поверну лошадь. Но я проехала не останавливаясь, а эти люди глазели на меня так, будто я сижу в седле нагишом. Жаль, что при мне не было свиты — уж я бы им показала, как подобает встречать хозяйку!
«Хвала святому Эдмунду, что вразумил меня не давать ей людей», — подумал я.
Графиня продолжала:
— У самого донжона я спешилась, бросила груму поводья и стала подниматься по лестнице. И кого же я обнаружила, едва ступив на порог зала? Гиту Вейк! Она восседала на почетном месте госпожи, отдавая распоряжения. И при этом с таким видом, словно ее не валяли в грязи и не насиловали, как грязную потаскуху, все, кому было не лень. Ох, святой отец, видели бы вы, как она держалась — словно венценосная особа.. И это платье!.. Эдгар никогда не дарил мне таких нарядов. Ткань отражала свет, будто сотканная из текучей стали… Видит Бог, никого и ничего я не ненавидела так, как эту жалкую тварь!
— Ну же?..
— Я хотела войти в зал и указать ей ее место, то есть велеть убираться вон. Но меня удержали. Тот самый крестоносец, я узнала его.
— Каков он из себя? — спросил я.
— Он? Хорош собой.
Видимо и впрямь недурен, если даже в таком состоянии леди Бэртрада запомнила это.
— Он появился совершенно неожиданно и, взяв меня под руку, увлек в боковой проход. Признаюсь, отче, я поначалу так испугалась, что слова не могла вымолвить — ведь я видела его там, возле охотничьего домика. Однако в Гронвуде он повел себя неожиданно учтиво. Галантно поклонившись, он произнес: «Думаю, не ошибусь, предположив, что вы и есть Бэртрада Норфолкская», и мне сразу же не понравился странный блеск в его жгучих черных глазах. «Я узнал вас, — продолжал он, — как узнал и ваши косы. Увы, даже ярко-оранжевый плащ, что был на вас в тот вечер на острове, не смог скрыть их прелести». При этих словах у меня подкосились ноги, но он поддержал меня и усадил на выступ стены в амбразуре. «Полагаю, несколько минут будет достаточно, чтобы вы передохнули и собрались с силами. А после этого, я думаю, вам следует незаметно выйти отсюда и покинуть замок. Так будет лучше для всех».
Я смотрела на него как завороженная. Он не мог, не мог узнать меня той ночью — ведь я была в маске и в мужской одежде, а мои косы были спрятаны под капюшоном. Но по какому праву он требовал, чтобы я покинула собственный замок? Об этом я и спросила крестоносца, и то, что он ответил, оказалось худшим из всего, что я могла вообразить. Оказывается, этот мерзавец, мой супруг, отписал Гронвуд… своей шлюхе. Сделка была проведена по всем правилам — в присутствии шерифа, лорда д'Обиньи и епископа Тэтфордского. И теперь лучший замок во всем Дэнло принадлежит Гите Вейк! Она и в самом деле могла указать мне на дверь и даже велеть слугам выгнать меня прочь.
Ну и дела! Отписать такую цитадель, как Гронвуд, любовнице… Такое даже вообразить невозможно. Просто так замками не разбрасываются. Тогда что это — желание вознаградить Гиту после случившегося или стремление защитить ее от коварства леди Бэртрады? Но, сдается мне, Эдгар уверен в том, что его союз с Гитой Вейк — навсегда, ибо, сделав ее госпожой и владелицей Гронвуда, он оставил замок своей главной резиденцией в Норфолке. К тому же эта сделка узаконивает имущественную сторону их связи. Ловко, весьма ловко…
— И как вы поступили, дитя мое?
— А что мне оставалось делать? Я попросила рыцаря проводить меня.
Похоже, сей рыцарь и впрямь пришелся ей по вкусу. Не удивлюсь, если в причудливой головке графини тут же возник план очаровать сэра Гая и переманить его на свою сторону.
— И что же вам ответил крестоносец?
— Он сказал: «Простите, миледи, но люди, пригласившие меня погостить, могут неверно истолковать такой шаг». Тогда я вскричала: «Неужели, сэр, вы откажетесь проводить даму в пору, когда уже сгустились сумерки?» «Ночь — ваше время, — сказал он на это. — Ступайте, миледи, и благодарите Бога, что не встретились с графом Норфолком!» При этом он неожиданно коснулся моих кос и заметил: «Прекрасные волосы. Редко встретишь такое великолепие, и поэтому их трудно спутать с иными. Даже если видел только однажды в сумраке ночи и отблесках пожара. Уезжайте из Гронвуда, миледи, и будьте благоразумны хотя бы ради вашей сестры Матильды».
При чем тут императрица? С какой стати этот крестоносец упомянул о ней? Смутное подозрение зародилось во мне, но в тот миг мне было не до этого. Не теряя времени, я принялся убеждать графиню, что ей и впрямь следует уехать. И направиться прямиком к отцу в Нормандию, а может быть и к самому Святейшему Престолу в Рим. Чем скорее она покинет Англию, тем раньше я смогу начать готовиться к прибытию королевы Аделизы, которую я намечал разместить в тех покоях, которые занимала леди Бэртрада. Продолжать оказывать покровительство графине становится небезопасно, коль скоро граф и его люди убеждены в ее причастности к попытке убить Эдгара.
Леди Бэртрада резко выпрямилась. Лицо ее залилось темным румянцем гнева.
— Уж не гоните ли вы меня отсюда, святой отец?
Я тут же отступил. Не стоит перегибать палку. Как никак она — дочь Генриха Боклерка.
— И значит вы поможете мне отомстить?
— Разумеется, дитя мое. И всем сердцем надеюсь, что Бог поможет нам в этом.
* * *Всевышний не заставил долго ждать.
Я понял это уже на другой день, когда во время мессы обнаружил в толпе прихожан Хорсу из Фелинга.
Был день Святого Льва[78], и в соборе собралось много народу. Но Хорсу я мгновенно выделил из толпы. Рослый, статный, в меховой накидке, с длинными волосами, зачесанными назад и оставлявшими открытым высокий лоб с залысинами — Хорса выглядел внушительно и сурово. Само его появление в Бэри-Сент-Эдмундс было необычным. Он не принадлежал к здешнему приходу, не был добрым христианином, вдобавок я почитал его своим недругом, ибо не забыл, как он повел себя во время мятежа в Тауэр Вейк. Впрочем, Хорса был врагом и Эдгару Армстронгу.
Но существовало и нечто, связывавшее этих саксов. Об этом красноречиво свидетельствовало внешнее сходство Хорсы с отцом графа Норфолкского, покойным таном Свейном. Возможно, кого-нибудь это могло бы и удивить, но только не меня — ведь мне довелось принимать исповедь у матери Хорсы. Леди Гунхильд была доброй христианкой, много жертвовала храмам, а на обитель Святого Эдмунда ее благодеяния изливались беспрестанно. А на исповеди она открыла, что Хорса и Эдгар — кровные братья.
