Филиппа Грегори - Земные радости
Садовник улыбнулся ее наивности.
— Для этого нам понадобится очень большой горшок.
— Тогда возьмем несколько горошков, — настаивала Эстер. — Покажи мне эти растения.
Работник обвел рукой весь сад, а за ним и фруктовые сады с огородами.
— Такой человек, как хозяин, занимается садоводством не в горшках, — изрек он торжественно. — Вот его фруктовый сад. Знаете, сколько там одних только вишен? Сорок! А некоторые деревья из его сада никогда раньше здесь не росли, как, к примеру, вон та слива с Мальты. Он привозил удивительные деревья для парков и садов. Видите те красавицы, такие свежие и зеленые, с бледной хвоей? Он выпестовал их из семян. Это архангельские лиственницы, из самой России. Он привез с собой шишки и сумел получить деревья.
— Но ведь они мертвые, заметила Эстер, глядя на острые желтеющие иголочки, льнущие к коричневым веткам.
Садовник улыбнулся и притянул одну свисающую ветку; на самой ржаво-коричневой оконечности была крошечная розетка зеленых иголочек.
— Осенью они становятся такими же золотыми, как березы, и сбрасывают иголки золотым дождем. Приходит весна, и они снова расцветают, свежие и зеленые, как трава. Господин Традескант взрастил их из крошечного семечка, а теперь какие деревья вымахали! У него в парке есть рябины, но самое любимое дерево — большой конский каштан. Видите аллею вдоль всего парка? Они цветут как розы, а листья у них напоминают веер. Это прекраснейшее дерево из всех, а самое первое хозяин вырастил из ореха на лужайке перед домом. А вот платан из Азии. И никому не известно, каким высоким он будет, ведь никто такое дерево раньше не видел.
Эстер посмотрела на аллею, на ниспадающие, изгибающиеся ветви.
— Я не знала, — ответила она. — Господин Традескант показывал мне и парк, и сады, но никогда не говорил, что эти деревья — его собственные, что он первым открыл их и вырастил здесь, в Ламбете. Он просто обмолвился, что все они редкие и очень красивые.
— А еще есть травы и овощи, — продолжал садовник. — Несколько сортов одного только чеснока, а еще красный салат-латук, дающий семнадцать унций хороших листьев, пряная лаванда, перец с Ямайки. Цветы у него со всего мира, мы рассылаем их по всей стране. Вот взгляните на эту красавицу; хозяин дал ей свое имя: традесканция. У нее небесно-голубые цветки из трех лепестков, в дождливые дни они сворачиваются и прячутся в семенных коробочках, и может показаться, что цветок погиб. Но в солнечный день традесканция снова голубая, как ваше платье. Этот цветок радует сердце, да и неприхотлив, растет везде. Горная валериана, луговой сердечник, горечавка крупнолистная, василек серебристый, десятки видов гераней, лютик, похожий на весеннюю розу, анемоны из Парижа, пять разновидностей каменной розы, а еще десятки разнообразных клематисов, люцерна серповидная, дубровник кустистый, мелколепестник — такой же прелестный, как маргаритки, но легкий и воздушный, как подснежники, великолепный махровый нарцисс с сотнями лепестков. Да у него только в тюльпановых грядках зарыто целое состояние. Знаете, сколько там сортов? Пятьдесят! И среди них «Семпер Августус» — самый прекрасный тюльпан на свете!
— Я не знала, — повторила Эстер. — Я думала, господин Традескант просто садовник…
— Да, он садовник, — подтвердил работник с улыбкой, — но еще и путешественник, и исследователь, и человек, который не раз был там, где делалась история. Он величайшая личность своего времени, пусть и всегда был чьим-то слугой. Пятьдесят сортов одних только тюльпанов!
Эстер все смотрела на аллею молодых каштанов. Почки на ветках уже зеленели, пробивались из оболочек, толстеньких и блестящих, влажных и коричневых, как патока.
— Когда они расцветут?
Садовник проследил за ее взглядом.
— Не раньше чем через пару недель.
Она ненадолго задумалась.
— А что, если мы срежем несколько веток, занесем их в дом и поставим в тепле?
— Могут засохнуть и умереть. — Садовник пожал плечами. — А могут раскрыться раньше.
— Тогда тюльпаны — в горшки, — распорядилась она. — Все пятьдесят сортов. Остальное, что готово зацвести, несем в комнату с редкостями или в оранжерею. Давай превратим спальню господина Традесканта в маленький лес, в цветущий луг. Пусть там будут ветви, цветы и деревья, — все, что он любит.
— Чтобы ему стало лучше? — спросил садовник.
Эстер отвернулась.
— Чтобы он мог проститься.
Джон возлежал на высоких подушках, так ему было легче дышать. На голове — ночной колпак, волосы причесаны. В камине горел огонь, окно было слегка приоткрыто. Комнату заполнили ароматы тысяч цветов. Над его кроватью сплелись ветви каштанов, из клейких почек выглядывали молоденькие листья. Еще выше находились ветви бука, с почками, похожими на высохшие льдинки на тонких прутиках, но каждая почка наливалась соком и лопалась, демонстрируя там, где листья стремились наружу, необыкновенную начинку, леденцово-розовую с белым. Вдоль стены рядами стояли тюльпаны, их бутоны были крепкими и круглыми, демонстрируя все окрасы, которые когда-либо были завезены из Голландии: вспышки алого, роскошные полоски и великолепное смешение цветов — красного, белого и желтого. Сияющая чистота тюльпана «Лак», потрясающий заостренный профиль экстравагантного бело-алого тюльпана «Семпер Августус» — цветка, который оставался для Джона отрадой. Были там и букеты роз. Их плотно сжатые бутоны обещали красоту цветка — если бы Джон продержался еще месяц, хотя бы месяц… Были целые охапки колокольчиков, словно пролитые на ковер чернила, белые и темно-синие фиалки в горшках, поздние нарциссы, кивающие маленькими головками. И повсюду, пронизывая буйство красок и формы, цвела собственная лаванда Традесканта, выбрасывая свежие зеленые побеги из бледных колючек и высовывая фиолетово-голубые колоски.
Откинувшись на подушки, Джон переводил взгляд с одной безукоризненной формы на другую. Цветы были настолько яркими и радостными, что он закрыл уставшие глаза. Но внутренним зрением видел сверкающий красный цвет тюльпанов, сияющий желтый — нарциссов, небесно-голубой — лаванды.
От двери до кровати Эстер оставила узенькую дорожку, остальная часть комнаты была заставлена цветами. Больной лежал, как скупец в подвале, полном золота, наполовину утонувший в сокровищах.
— Я оставил письмо, передашь его Джею, когда он вернется, — тихо попросил Традескант.
— Обо мне не беспокойтесь, — ответила Эстер. — Если ваш сын согласится на мое присутствие, я останусь. Но что бы ни случилось, я буду другом детям. Можете мне довериться.
Он кивнул и на мгновение прикрыл глаза.
