Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
— Это же та самая лошадь, помнишь? — продолжала Юнилла. — Она принадлежала амазонке, попавшей в плен вместе с остальными варварами. Я это сделала, дорогая, потому что узнала, кто был моим соперником на аукционе — подставное лицо Марка Юлиана, да, именно его, нашего дорогого Марка Аррия Юлиана, чтоб ему пусто было, чтоб ему ведьмы вырвали член. Между прочим, мое любопытство отпугнуло того человека. А теперь скажи мне, почему этот человек, который всю свою жизнь интересовался скачками в такой же степени, как ты — совокуплениями со своим противным тебе мужем, захотел вдруг потратить целое состояние на какую-то лошадь?
— Ну что ты привязалась ко мне, как чесотка, Юнилла? — ответила Сабина, не поднимая головы с подушки. — Разбуди меня, когда появятся эти великолепные звери, эти варвары-германцы.
— Вот почему ты никогда не знаешь, что интересного происходит в этом городе! Если бы у тебя было чуть побольше любопытства, этот скользкий угорь — твой муж не отделался бы легким испугом. И когда вдруг у тебя зачесалось бы в одном месте, то не пришлось бы тереться об одного из этих холодных каменных сатиров, что расставлены по твоему саду.
— Юнилла!
— Сабина, дорогая, я всего лишь пытаюсь не дать тебе уснуть. Послушай меня. Я имею кое-какие подозрения к своему бывшему дорогому муженьку, у которого хватило наглости полагать, будто я недостаточно хороша для него. Что бы он стал делать с этой лошадью? Обучать ее философии? Я не могу оставаться в неведении. Это невыносимо. Если он скажет мне, зачем ему это животное, я может быть и продам эту клячу. За тройную цену, разумеется. Сабина, о чем ты думаешь? Ты совсем не слушаешь меня, это ясно.
— Я думаю о многом. Их груди, вздымающиеся как кузнечные меха… их широкие плечи… их мускулистые ноги…
— Сабина, ты можешь думать о чем-либо другом?
Сабина сузила глаза, что должно было стать предупреждением Юнилле не переступать и без того широкие рамки допустимых вольностей, на которые она, опьянев, не обращала внимания. Однако Юнилла не заметила поданного сигнала.
— Вообрази, как разозлился бедный Марк, когда узнал, кому досталась лошадь, которую он так отчаянно старался приобрести. Я из кожи вон вылезу, а узнаю эту тайну. Я пройдусь по всей цепочке от начала и до конца, словно борзая на охоте. Возможно, у меня слишком разыгралось воображение, но мое чутье подсказывает, что между ним и этой амазонкой есть определенная связь. В последнее время жизнь стала безумно скучной — это проклятие времени, которое навязало нам Императора, совершенно не обладающего чувством юмора. О, как мне не хватает Нерона! Подумай об этом, Сабина. Наш культурный до мозга костей советник, образец добродетельного поведения, консультирующий по юридическим вопросам самого великого Добродетельного Зануду, гоняется за какой-то грязной самкой, которая, наверное, зубами разгрызает дичь и пожирает сырое мясо. Это был бы самый громкий и забавный скандал после того, как на свадьбе Виниция обнаружилось, что его покрасневшая невеста — в действительности мальчик.
Сабина, которой осточертели словесные вольности своей гостьи, с трудом оторвала голову от подушки и снова сузила свои обычно нежные, безобидные голубые глаза.
— Или после того, как некая женщина благородного происхождения предстала перед магистратами из-за того, что некий мальчик, еще неоперившийся птенец, которого она подобрала где-то на улице и изнасиловала в своем будуаре всеми известными ей извращенными способами, а никто на земле не может превзойти ее в этом деле, оказался, к несчастью, отбившимся от рук сыном Консула.
Глаза Юниллы мгновенно очистились от мечтательной поволоки и стали колючими.
— Сабина, если ты еще раз вспомнишь про этот случай, мы расстанемся врагами.
Сказав это, она отвернулась от Сабины и погрузилась в молчание.
А внизу на улице, подобно морскому прибою, нарастал шум толпы, означавший приближение процессии. Вслед за магистратами шли две дюжины флейтистов, чьи инструменты издавали звуки, холодящие кровь. Затем на улицу Лата вступили общественные невольники, погонявшие сто двадцать белых быков, предназначенных в жертвоприношение. Концы их рогов были позолочены, а на головах висели гирлянды, слегка покачивающиеся от мерной поступи этих внешне спокойных животных. За быками шли двенадцать помощников жрецов, которые должны были совершить ритуал жертвоприношения. Они несли ножи и огромные молоты, чтобы оглушать животных.
После них на улицу выехала целая кавалькада повозок, запряженных тессалийскими конями черной масти. Их сбруя была разукрашена перьями. На повозках везли груду трофеев, захваченных в войне против хаттов. В первых десяти телегах лежало оружие воинов, убитых при взятии последней крепости: щиты, раскрашенные яркими красками, копья с обожженными на огне концами, мечи неправильной формы, инкрустированные драгоценными камнями. И, наконец, взору толпы предстали повозки, груженые сокровищами: лошадиной сбруей в позолоте, серебряными заздравными рогами, кубками и чашами, искусно расписанными разноцветными узорами.
В толпе послышались одобрительные восклицания. Эти богатства варваров многих удивили. Некоторые, однако, уверяли, что груды добра были на самом деле не такими высокими, потому что под них положили тряпье, чтобы трофеи производили впечатление. Этот слух начал распространяться от ворот, где в толпе стояло много ветеранов и пошел по направлению к центральным кварталам города. Там толпу составляли в основном бедняки и люмпены. Повозки с трофеями давно уже наскучили им, и они роптали в ожидании пленных.
За трофеями последовал показ животных, обитающих в северных странах. В клетках провезли трех огромных зубров, у каждого из которых были путы на ногах и плотные повязки на глазах. Кроме этого их удерживали по два раба каждого. За зубрами везли красавца-лося, также стреноженного, козерога и дюжину необъезженных диких лошадей-тарпанов. Замыкал шествие зверей горный кот, символ побежденного племени.
Шествие продолжили двадцать рабов в красных туниках, несших огромную карту из дерева, на которой были очерчены контуры захваченной территории. Новая граница проходила теперь в некоторых местах в ста милях от старой, но сейчас это мало на кого произвело впечатление.
— Сто миль пустоши! — громко воскликнул известный в своем квартале кабатчик. — Там нет больших городов! Мы ухлопали на эту войну столько, что хватило бы на завоевание Индии. Все эти деньги взяты из наших карманов!
И вот тогда с крыши кабачка этого не в меру разговорчивого содержателя, на которой собралось много женщин из гильдии проституток, послышался крик:
