Анн Голон - Дорога надежды
О, как ей не терпелось снова увидеть его, услышать его голос, дотронуться до него, убедиться, что он возвратился из своего похода живым и невредимым!
Каждый день начинался для нее с надежды, что из серой бесконечности, обрамленной туманами, выйдет ей навстречу корабль, на котором сам Жоффрей спешит ей навстречу. Однако надежде этой не суждено было сбыться.
Услыхав от команды, что всего через несколько часов, после полудня, они увидят Тадуссак, она замерла от страха.
«Что, если его там нет? Если с ним случилось несчастье при столкновении с ирокезами? Если Уттаке убил его?»
Она уже видела себя навечно пригвожденной к причалу Тадуссака, как Анжелика из «Неистового Роланда» Ариосто note 23, прикованная к скале.
Вдали показались розоватые скалы ледяного фьорда — устья Сагенея — в шапке облаков. Затем взгляду предстали домики, колокольня и большой тадуссакский крест; на рейде неподвижно стояло несколько кораблей.
— Он там?
Анжелике трудно было долго удерживать у глаза тяжелую подзорную трубу.
Наконец изображение стало достаточно четким. Он был на палубе…
— Это он!!! Нет, не он…
— А кто же, по-вашему? — проворчал д'Юрвиль, забравший у нее трубу. — Я отлично вижу господина Пейрака, а чуть подальше — уважаемого Перро. На суше и на палубе полно солдат и моряков. Кажется, обстановка там вполне мирная.
Теперь я вижу, что там царит суматоха — весьма, впрочем, радостная.
Наверное, они тоже заметили нас и готовятся к встрече…
Разговор прервал глухой выстрел.
— Слыхали? Там что-то происходит!
— Нас узнали и салютуют в нашу честь. Сейчас я отвечу им тем же.
Прошла минута-другая — и «Радуга» откликнулась на приветствие двумя залпами.
Корабли совершили несколько несложных маневров, чтобы побыстрее преодолеть расстояние, отделяющее их от берега, — и последние сомнения развеялись. На берегу стоял сам Жоффрей, возвышаясь над своими офицерами; один Никола Перро был под стать ему ростом.
Прильнув к окуляру подзорной трубы, Анжелика увидела, как он отошел в сторонку. Ее сердце радостно колотилось, грозя выпрыгнуть из груди. Прочь сомнения! Это он — ее король! А там, где он, там и ее родина, там она обретает покой.
На протяжении всего путешествия в Монреаль и назад ее не оставляли опасения, пусть лишенные смысла и оправдания. А все почему? Потому что вдали от него она и дышит-то вполсилы!
Даже теперь, всего за минуту до долгожданной встречи; она трепетала от нетерпения, словно неожиданное несчастье — скажем, появление неведомого чудовища, доселе мирно дремавшего в глубине Сагенея, — могло отодвинуть их встречу и обмануть ее радужные надежды…
Стоило шлюпке с «Радуги» причалить к берегу, как она бросилась ему на шею.
Что с того, что вокруг столпились любопытные!
Одно было сейчас важно для нее: убедиться в его присутствии, ощутив его тело, его тепло, оказаться в его объятиях, прильнуть щекой к его обветренной, загорелой щеке, почувствовать, как упоительны его губы, так хорошо ей знакомые! Живое тело! Живой человек!
При каждой встрече после долгой разлуки ее охватывало ликующее чувство избавления. Нет, на сей раз она дает себе священную клятву, что никогда больше не отпустит его, даже на несколько недель!
Он чуть отстранился, чтобы лучше вглядеться в ее лицо, озаренное наивной, искренней радостью. В его карих глазах поблескивали чуть насмешливые искорки, которые зажглись и в глазках Раймона-Роже, когда малыш впервые в жизни засмеялся.
— Слава Богу, что мы в Новой Франции, а не в Новой Англии! Там бы нас на два часа привязали к позорному столбу за святотатство!
О, как она обожает его улыбку, улыбку графа Тулузского!..
Пускай она ведет себя не так, как подобает великосветской даме-француженке.
Тадуссак, старый пушной форт, расположенный в устье реки, по которой можно за какой-то день добраться до самых диких мест на свете, совершенно не располагает к соблюдению этикета. Да и кто здесь ужаснулся бы их естественному порыву? Конечно, не их друзья и не здешние независимые французы!
Любовь, связывающая их, которая порой удивляла окружающих, а порой вызывала даже зависть, была для их близких, для всех тех, кто пользовался их покровительством, — а таких становилось все больше — залогом безопасности, гарантией постоянства и грядущих успехов.
Сперва они относились к ней с настороженностью, как того и следовало ожидать от моряков и от воинов, однако мало-помалу Жоффрей и она стали восприниматься как неразрывное целое, как талисман.
Люди, бывшие с графом де Пейраком на Сагенее, провели это время в тревоге.
Ясное дело, мужчины никогда не признаются в таких чувствах. Однако теперь, когда «они» снова были вместе, когда «она», их «дама с Серебряного озера», прибыла к месту встречи с точностью до дня и когда счастливая пара, обнявшись, благосклонно внимала крикам «ура» моряков и жителей Тадуссака, теперь можно было вздохнуть свободно: опасность миновала.
— Так что же ирокезы?
— Пришлось с ними повидаться. Они шли под водительством Уттаке по озеру Мисстассини. Можно было подумать, что меня-то они и дожидались. «Между нами, Тикондерога, существует незримая нить, которая никогда не обрывается, где бы она ни пролегала — среди рек, в пустыне или в горах».
После долгих переговоров и несчетного числа выкуренных трубок Уттаке вручил графу де Пейраку ожерелье со словами: «Это ожерелье — символ моего обещания: я не пойду на французов войной. Так будет до тех пор, пока они останутся верны белому из Вапассу, тому-кто-заставляет-греметь-гром, Тикондероге, моему другу».
Значит, надежды, возлагаемые Анжеликой на Новый Свет, — что там можно будет начать новую жизнь, предав забвению все, что разбило жизнь прежнюю, что там они сумеют раскрыться, проявить себя, — надежды эти были далеко не иллюзорными!
Беды все больше шарахаются с их пути!
Единственными штрихами, омрачающими картину будущности, оставались те двое, которые как будто преданы смерти. По крайней мере, живые считают их умершими…
Как ни парадоксально, Анжелику все еще не отпускал страх, что эти мертвецы будут вести с ней еще более непримиримую борьбу, нежели та, на которую они были способны при жизни… Наверное, это говорили в ее душе «суеверия, впитанные в Пуату», как назвал бы их Жоффрей, если бы она поведала ему о них, как и о вмешательстве Гарро и о страхе, что Тидмагуш не стал могилой Демона. Он бы встретил ее слова улыбкой и снисходительной усмешкой.
Конечно, она расскажет ему обо всем этом — пускай всего лишь для того, чтобы обрести уверенность, снова оказавшись в его объятиях. Но это позже, позже…
