Серж Голон - Анжелика в Новом Свете
Вы свидетельствовали, что видите в Пейраке очень ценного для нас человека, заинтересованного только в том, как заставить нашу дикую землю приносить богатство. Но я спрашиваю вас, для блага какого короля, для славы какой религии?.. Больше того, вас не смутило – я хочу сказать, не посеяло в вашей душе тревоги, как я надеялся, – присутствие в этих местах с ним женщины.
Вы хотели видеть в них лишь супружескую чету, как другие, даже более примерную, чем другие, и вы превозносили при мне чистоту их чувства, их нерушимой любви. Вы уверяете, что именно эта любовь и объединяет их.
Ну что ж, пусть, предположим, что так оно и есть, и поговорим об этом чувстве.
Поговорим об этом коварном обольщении, которое заключается в том, чтобы украшать зло всеми проявлениями добродетели, и которому вы, похоже, поддались в вашем несколько наивном чистосердечии.
Вы мне говорили, и говорили не раз, что вас восхищает в этом человеке то, что он свободен, истинно свободен.
Но разве мы не знаем, что культ сатаны целиком зиждется на проблеме свободы?
Припомните писание святого Тома: разве сатана не дошел до того, что пожелал стать Богом? Но сатана хотел получить свою честь и свое счастье только от самого себя. Это и есть его признак, определенный и характерный признак. Не знаю, осознаете ли вы, что любовь, подобную той, которая, по вашему убеждению, связывает этих двух особ, открыто отдалившихся от Бога и даже – более того – поддерживающих врагов своей родной религии, можно встретить только у тех, кто окончательно сбился с пути, указанного нам Господом нашим, и здесь, собственно говоря, должна идти речь об оскорблении Бога. Ибо обожание не может проявляться одним смертным по отношению к другому смертному, а только смертным по отношению к Богу. Любовь извращенная не есть любовь.
И здесь в конечном счете кроется опасность наиболее серьезная, наиболее ужасная из всех, которые, кажется, мне удалось распознать с того самого момента, как эти люди высадились в пределах границ наших земель – да что я говорю! – в самом сердце нашей французской Акадии.
Ибо, подавая порочный пример, они вводят в заблуждение простые души и побуждают их стремиться к блаженству, а мы знаем, что его нет в этом мире, что им можно наслаждаться только через посредство Бога, перейдя в мир иной.
И вот сейчас меня обуяла безумная тревога. А что если именно этой своей мягкостью и нежностью, что так взволновали вас, демон, приняв женское обличье, намеревается расставить свои самые коварные ловушки?
А в той поразительной учености, которая покорила вас в этом человеке, не прогладывает ли обольстительное лицо зла? Все теологи согласно допускают, что Бог уступил дьяволу свою власть над познанием, над телом, над женщиной и над богатством. Вот почему церковь в своей мудрости и благоразумии отказывает женщине во власти, во влиянии, ибо общество, которое согласится дать ей такие права, вверяет себя тому, что представляет собою женщина, то есть плоти. А если это допустить, наше поражение близко, мы впадем в самое слепое язычество.
Плоть и идолопоклонство – вот те опасности, кои подстерегают разум, обольщенный расположением другого пола, каким бы это расположение ни было, я подчеркиваю, моральным или физическим. К вашему восхищению госпожой де Пейрак, в котором, мне кажется, я угадал некоторую долю тоски по родине, не примешивается ли и доля вожделения? Разве не из-за этого Пон-Бриан потерял рассудок, а потом и самою жизнь? Я должен вам напомнить, что слишком долго наслаждаться земным блаженством – значит отвратить себя от одной-единственной цели, к которой все мы предназначены: от нашего личного спасения вкупе со спасением всех, значит, отдалить просветление нашей души, ибо, прежде чем предстать перед Богом, она должна освободиться от плоти.
Перечтите пятую эпистолу святого Павла галатам. Она даст вам тему для размышлений. 'Братья мои, руководствуйтесь только разумом, и вы не поддадитесь влечению плоти. Ибо у плоти иные желания, чем у разума… Итак, помните же, деяния плоти легко распознать: это блуд, непристойность, распутство, сладострастие, идолопоклонство, смертная скука, вражда, споры, ревность, ссоры, распри, ересь, зависть, убийство, пьянство, дебоши и другие подобные пороки…
Вспомните, что единомышленники и последователи Христа нашего распяли свой тела, зараженные пороком и вожделением'.
После этих слов великого апостола что еще можно добавить?..
И я закончу, обращаясь к вам: я заклинаю вас, мой дорогой брат, да, я вас заклинаю спасти нас от опасности в лице графа де Пейрака, опасности, угрожающей нам, Канаде, душам, о коих мы призваны печься.
Конечно, он не первый авантюрист и не первый еретик, что наведывались в наши края, но меня не оставляет предчувствие, что, если его не обезопасят тотчас же, нас ждет из-за него, из-за них крушение всех наших начинаний в Акадии, мое поражение и также моя смерть. Я это вижу, я это чувствую… клянусь вам!»
– О Господи, что со мной будет? – громко воскликнул бедный Ломени, обхватывая руками голову. Сердце его рвалось на части. Отец д'Оржеваль поставил его перед выбором, и это было непереносимо.
Он прикрыл письмо рукой, словно хотел скрыть от глаз своих эти слова, так как любое из них еще более жестоко растравило бы его чувствительную душу.
Он не задавал себе вопросов, не искал окольных путей, чтобы найти выход из положения, он понимал, что от него уже не зависит больше ничего. И он с ужасом начинал осознавать, что между ним и его самым близким другом начинает разверзаться бездна, и его охватила паника при мысли, что никогда больше не будет с ним в этой неблагодарной жизни отца д'Оржеваля, как он бывал раньше
– всегда рядом, сильный, озаренный.
«Не покидай меня, друг мой, попытайся меня понять. Мой брат, мой наставник, – умолял он, – святой отец, святой отец!..»
И, упрекая себя в том, что он не обращается к Богу:
«О Господи, не разлучай меня с моим другом. Озари наши души, чтобы каждый из нас лучше понимал другого, чтобы мы не познали величайшего горя смотреть друг на друга с отчужденностью… Господи, ниспошли нам Истину свою…»
Он поднял глаза и в нескольких шагах от себя увидел Анжелику. «Так вот она, – подумал он, – вот она, эта женщина, которую отец д'Оржеваль хочет погубить любой ценой».
А Анжелика, заглянув в кружку, склонилась к котлу, чтобы зачерпнуть воды. Выпрямившись, она бросила взгляд на графа де Ломени и, увидя его лицо, подошла ближе.
– Вы чем-то опечалены, мессир де Ломени?..
Она спросила его тихим голосом, и нежные нотки, прозвучавшие в нем, заставили его задрожать, всколыхнули в нем волну жалости к самому себе, и он готов был разрыдаться, как ребенок.
