Филиппа Грегори - Земные радости
— Ты предупреждал меня, — тихо промолвил потрясенный Джон.
— Недостаточно убедительно, — горько отозвался Джей. — Я говорил спокойно, как ребенок, а должен был наорать на тебя, как мужчина.
— Можно хоть что-нибудь за них получить? — обратился Джон к гостю. — За мой «Семпер Августус»? Я бы взял пятьсот за каждый. Я бы согласился на четыреста.
— Ничего, — отрезал курьер. — Люди проклинают само их название. Тюльпаны теперь не имеют никакой ценности. Даже еще хуже: люди попросту не желают их видеть. Они винят цветы за все. Голландцы зареклись когда-нибудь выращивать тюльпаны. Они ненавидят даже их вид.
— Они там все рехнулись. — Джон попытался улыбнуться. — Это же самые прекрасные цветы, какие когда-либо существовали. Невозможно восставать против них только потому, что рынок развалился. Нет ничего чудеснее тюльпана.
— Они никогда не смотрели на тюльпаны просто как на цветы, — терпеливо объяснил курьер. — Для них тюльпаны были способом помещения капитала. И пока все сходили по тюльпанам с ума, тюльпаны и были капиталом. Но в тот самый момент, когда люди перестали покупать их, они превратились в то, чем и являются на самом деле, — в луковицы, из которых получаются цветы. Я чувствовал себя идиотом с этими луковицами. Все равно как если бы я был сумасшедшим, разгуливающим с брюквой в руках и утверждающим, что эта брюква — целое сокровище. — Гость опустил горшки на пол. — Сожалею, что принес такие плохие новости. Но считайте, вам еще повезло, потому что у вас всего два тюльпана. Те, кто на вершине спроса скупил по дюжине, сейчас лежат на дне канала и беседуют с рыбами.
Он повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Традесканты не двигались. Красивые горшочки с тюльпанами издевательски поблескивали, отражаясь в навощенном и отполированном деревянном полу.
— Мы разорены? — наконец подал голос Джей.
— Господи помилуй, только не это.
— Мы потеряем дом?
— У нас есть что продать. Можем расстаться с частью редкостей. Можем продать коллекцию и остаться на плаву.
— Мы на грани банкротства.
Джон кивнул.
— На грани. Но только на грани, Джей.
Он поднялся с кресла, проковылял к двери, ведущей на террасу и в сад, открыл ее и выглянул наружу, не обращая внимания на порыв холодного ветра, который пронесся по залу и мог застудить тюльпаны в горшочках.
Саженцы каштанов были неуклюжими и нескладными, как жеребята. На стройных ветках бугрились толстые почки. Скоро там должны были появиться крошечные пальчатые листочки, потом роскошные белые соцветья, а затем глянцевитые, упрятанные в толстые шкурки коричневые орехи. Джон уставился на каштаны, словно на спасательный круг.
— Мы никогда не разоримся. Никогда, пока у нас есть деревья, — сказал он.
С большим трудом им удавалось сводить концы с концами. Всю весну и лето они жонглировали долгами, принимали платежи за растения и тут же отправляли деньги, удовлетворяя кредиторов. Как-то осенним вечером они доставали луковицы из грядки, нежно обмахивали их мягкой кисточкой из кроличьего хвостика и укладывали в длинные плоские ящики.
— Нам бы сейчас получить партию новых редких садовых растений, которые все захотят. Нам нужна новая коллекция, о которой все будут мечтать, — рассуждал Джей.
Джон кивнул.
— Растения прибывают к нам постоянно. На этой неделе принесли прелестный маленький цветок из Вест-Индии.
— Нам необходим внезапный прорыв, — вслух размышлял Джей. — Чтобы все приходили и покупали у нас, чтобы запомнили наше имя. Надо создать собственную моду, моду на растения от Традескантов.
Джон работал внаклонку рядом с Джеем, но решил сделать перерыв и разогнулся.
— У тебя есть идея? — спросил он, глядя на сына.
— Думаю, мне надо отправиться в Виргинию, — поделился своими планами Джей. — Поеду соберу полные ящики редкостей и привезу их как раз к началу нового сезона посадок — к весне следующего года. Надеюсь, отыщу какие-нибудь цветы, за которые люди согласятся хорошо платить.
— Прежде нужно найти деньги на дорогу, — осторожно заметил Джон. — Задумка отличная. Но для отправки в Виргинию необходимо примерно тридцать фунтов. А положение у нас очень напряженное. Очень.
Джей молчал, и Джон снова посмотрел на непроницаемое лицо сына.
— Ты собираешься туда не только из-за наших деловых проблем? Это из-за того, что ты потерял Джейн?
— Да, — честно признался Джей. — Я понял, что без нее не могу здесь находиться.
— Но ты вернешься, если уедешь в Виргинию? Ты ведь собираешься только съездить туда и вернуться? У тебя здесь дети, «Ковчег», сады королевы. А я старею.
— Я вернусь. Но сейчас мне необходимо уехать. Ты не понимаешь, каково мне ложиться вечером в постель без нее. И я просто не могу видеть эту проклятую оранжерею. Каждый раз, когда я захожу посмотреть на какой-нибудь цветок или полить рассаду, мне кажется, что Джейн все еще лежит в углу и запрещает подойти ближе и обнять ее. Она умерла одна-одинешенька, как нищенка на перекрестке, и никто не ухаживал за ней… а я столько хотел ей сказать, столько обсудить с ней… — Джей помолчал и добавил: — Тебе не понять.
— Я понимаю тебя, — возразил Традескант.
— Нет, ты не можешь меня понять. Когда умирала мама, у тебя было время подготовиться, в конце ты даже принес ей цветы. У тебя была возможность попрощаться. Ты мог обнять ее…
— Однажды я потерял любовь без всякого предупреждения, великую любовь, — с трудом произнес Джон. — И очень многое осталось несказанным. Я знаю, каково это — мечтать и стремиться. Снова и снова думать о смерти человека и о тысяче способов, какими ты мог предотвратить ее, о тысяче способов, какими ты должен был ее предотвратить. Пока не появится отвращение к собственной жизни, потому что ты не смог отдать ее взамен той, потерянной жизни.
Джей взглянул в лицо отцу.
— Я не знал.
Традескант догадался: его сын решил, что он говорит о женщине, возможно, о любви в далеком прошлом, и не стал дальше откровенничать.
— Так что я тебя понимаю.
— И ты отпустишь меня?
Джон оперся рукой о плечо сына и поднялся на ноги. Снова, с непреходящим изумлением, он вынужден был признать, что юнец вымахал и превратился в мужчину, плечо которого было таким же широким и сильным, как и его собственное.
— Не мне отпускать тебя, не мне запрещать, — ответил он. — Ты взрослый человек, и мы партнеры на равных. Если решил ехать, поезжай, мое благословение будет с тобой. А я пока позабочусь о внуках, о «Ковчеге» и об Отлендсе. Надеюсь, ты вернешься как можно скорее. Я старею, ты нужен мне здесь, и ты нужен своим детям.
