Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
За высокими стенами крепости, так похожими на хозяйку своей надежностью, Катрин вела спокойную жизнь, в которой она так нуждалась. Этот феодальный замок, чьи серые башни отражались в спокойных водах реки, стал для нее тихой гаванью, где она проводила долгие вечера, глядя на закат над верхушками деревьев. Здесь августовским утром, после тяжелой ночи, полной страданий, Катрин родила на свет мальчика, которого при крещении нарекли Филиппом… Эрменгарда сияла от радости, глядя на то, как кормилица, выбранная из тысячи других, пеленает младенца. Она радовалась больше Катрин, у которой материнское чувство не проснулось. Ей не хотелось иметь от Филиппа ребенка. Любовь к нему была скорее чувственной. Он притягивал ее, заставлял быстрее биться сердце, наполнять его счастьем в момент любовных свиданий, но она никогда не бредила им, не горела страстью и жаром, как к Арно. И отсутствие герцога не слишком трогало ее.
Однако, когда он приехал в Шатовиллен примерно месяц спустя после рождения ребенка, она обрадовалась. Филипп излучал какой-то магнетизм, и Катрин убедила себя, что он наполнит ее жизнь. Он бросился к ее ногам, чтобы вымолить прощение за то, что так долго не приезжал, клялся, что любит ее как никогда, и страстно доказал это в первую ночь приезда. Катрин почувствовала, как она оживает в его объятиях. Глубокие бурные чувства, которые он умел пробудить в ней, снова возродили в ней вкус к жизни, кокетство, желание быть красивой.
Он, однако, не скрывал от нее, что собирается снова жениться. В ноябре он венчается с графиней Бонн д'Артуа, много старше его, вдовой его дяди, графа Неверского, убитого в битве при Азенкуре. Бонн была спокойной, нежной и болезненной, но этот брак был нужен Бургундии. И Филипп жертвовал собой, женясь на своей тетке.
– Ты не должна меня ревновать к ней, – убеждал он Катрин. – Я люблю и буду любить только тебя. И отныне ты всегда будешь рядом со мной. Ты будешь отныне придворной дамой герцогини, если хочешь…
Катрин из гордости отказалась. Она не хотела служить днем женщине, проводя ночи с ее мужем. Она добилась разрешения остаться на некоторое время у Эрменгарды. Филипп согласился. 30 ноября 1424 года он женился на Бонн Неверской в Мулен-Анжильбер, но уже через несколько дней он мчался к своей любовнице, умоляя ее вернуться к нему. Но и на этот раз она отказалась. Ей нравилась ее жизнь в деревне, общество Эрменгарды, и она все больше привязывалась к своему ребенку. Но дни новой герцогини Бургундии были сочтены. Не прошло и года, как она умерла, 17 сентября 1425 года, снова оставив Филиппа вдовцом и без законного наследника. Тогда он почти силой увез Катрин из ее тихой ссылки, сделал ее своей приближенной и всемогущей звездой, вокруг которой вращался самый блестящий двор Европы.
Он вернул ей в сотни раз умноженным все то, чего она лишилась во время процесса над Гареном. Она стала графиней де Бразен, чтобы маленький Филипп унаследовал ее титул, стала хозяйкой замка Шенов, вверх от Дижона, получила во владение небольшой дворец в Брюгге, земли, новые украшения, блестящие туалеты и любовь Филиппа, который не изменил себе. Он преклонялся перед ее красотой, которую прославлял, устраивая балы и турниры в ее честь.
Катрин была любима, обожаема, щедро одариваема и должна была быть счастлива. Но счастья не было, и в течение четырех лет, в тиши ночи лежа под пологом своей постели, она спрашивала свое сердце, но оно молчало. Ее окружала любовь мужчин, которые забывали ради нее даже страх перед ревностью Филиппа. Но она никому не отвечала взаимностью. Некоторые, добиваясь ее взгляда, улыбки, погибали на дуэлях. Она не испытывала к ним ничего, кроме жалости. Эта жалость никогда не перерастала в любовь. И даже в объятиях Филиппа, принимая его поцелуи, она скучала. Она больше не испытывала страсти, как это было вначале, дрожа под его умелыми ласками.
Только один человек мог разбудить спящее сердце прекрасной графини. Но о нем она запрещала себе и думать. Он был далеко, женат, недоступен, потерян для нее навсегда, этот Арно, одно имя которого болью отдавалось в ее душе.
Ян ван Эйк не прерывал молчания молодой женщины. Стоя у камина, она молча смотрела на огонь сквозь жидкий рубин своего бокала. И она была исполнена такой грации, что художнику снова захотелось взяться за кисти и начать новую картину. Он улыбнулся про себя, подумав, что «Дева с бокалом вина» может быть хорошо принята. Но он не любил, когда Катрин вот так в мыслях отдалялась от него. А в последнее время это случалось все чаще.
Он хотел заговорить, когда вошел слуга, одетый в фиолетовую ливрею, украшенную серебром. Бесшумно скользя по сверкающему полу с желтыми звездами и голубыми химерами, он подошел к молодой женщине и доложил, что мессир де Сен-Реми просит принять его. Катрин вздрогнула, как будто пробудившись от размеренного голоса слуги, и приказала пригласить гостя.
Ван Эйк вздохнул:
– Сейчас мы битый час будем выслушивать последние сплетни двора. Я ненавижу этого неисправимого болтуна и хочу откланяться.
– Нет, останьтесь! – попросила Катрин. – Когда есть кто-то рядом, он не решается ухаживать за мной.
– И он тоже! – вздохнул художник. – Я спрашиваю себя, моя дорогая, есть ли хоть один мужчина, достойный своего имени, во Фландрии и Бургундии, который не был бы более или менее влюблен в вас? Ну хорошо, я остаюсь!
В это время появился Сен-Реми, элегантный, роскошный, как и обычно, широко улыбаясь хозяйке. Для этого визита законодатель бургундской моды выбрал наряд цветов осени. Сквозь многочисленные разрезы полудлинного бархатного камзола цвета опавших листьев проглядывала парча, расцвеченная золотыми и пурпурными нитями. Узкие штаны были ярко-красного цвета, а шляпа в тон наряду была украшена золотыми листьями, такими же, как на рукоятке кинжала, висевшего на поясе дворянина. Ярко-красные башмаки с загнутыми носами дополняли наряд Сен-Реми и, меняя походку, делали его похожим на селезня. Он принес с собой дыхание свежего воздуха улицы, и мир этой большой теплой комнаты был взорван.
Сен-Реми рассыпался в любезностях, превознося красоту Катрин, похвалил начатую картину, с видом знатока осмотрел золото и серебро, выставленные в поставцах, вихрем пронесся по комнате, затем уселся в кресло, приняв из рук Катрин бокал вина.
– Итак, мессир посланник, – воскликнул он, – вы снова собираетесь в путь? Я завидую вам, ей-богу, ведь вы едете в теплые края, а мы, бедные северяне, остаемся здесь ждать зимы.
– Как, ван Эйк? Вы покидаете нас? – удивленно вскричала Катрин. – Но вы мне ничего не говорили!
Художник залился краской, бросив на гостя взгляд, полный упрека.
– Я как раз хотел сообщить вам это, – проговорил он хрипло, – когда пришел мессир Сен-Реми…
