Александр Селисский - Трофим и Изольда
– Нет, Решкин, ты не Орлов. Не Орлов ты, Решкин!
Вечером Глеб звонил в цирк. Как чувствует себя Офелия? – спросил он. – После приёма лекарства? Ага, ну ладно. Нет, это нормально. Если что не так, звони. Пока.
– Офелия? – Вероника всегда интересовалась делами мужа и подробностями его жизни вне дома. – Красивое имя. Это арабская лошадь? Или газель?
Беспокоить Веронику Помпеевну могла не газель и не арабская лошадь, а разве что дрессировщица или цирковая балерина. Хотя никогда и ни при каких условиях не лечил Глеб людей, будучи всё-таки ветеринаром! – и, кажется, женщин даже не замечал, жена с девизом «раз и навсегда» обязана предусмотреть всякую возможность. А убедившись что для беспокойства нет оснований, можно снова проявить небрежную снисходительность главная причина которой, по моему авторскому разумению, крылась в том, что муж эту снисходительность терпел вместо того, чтобы гаркнуть в ответ или просто дать бабе в ухо. Известно, что слабости женщина не прощает. Но Глеб Алексеевич кандидат и доцент, экс-чемпион университета по метанию молота, виновато улыбаясь, растворялся в толпе гостей, которых в доме всегда было великое множество. Или шёл на кухню заваривать чай, это было его священной домашней обязанностью. На худой конец скрывался в бывшей детской, которая теперь называлась «мотькина берлога».
Мотька была единственная дочь Решкиных. Любовь и надежда родителей.
Очередной извив моды некогда и вдруг прекратил могучий поток Сусанн, Изабелл, Виолет и Эдуардов. А также шляп с цветами и юбок по колени. В дело пошли мини-юбки, седые парики, Демиды, Федосьи, Василисы. Я был знаком с некоей Степанидой, а также знавал Пантелеймона Робертовича. Свою дочь Решкины назвали Матрёной, а «на каждый день» Мотькой, уповая на очаровательный контраст простонародного имени с будущей высокой интеллигентностью. Удар настиг их с первым сказанным ею словом. «Доченька, – протяжно говорил Решкин, склонясь над колыбелькой, – солнышко моё, скажи – «мама». Ну? Мама. Мааа-ма. Не хочешь? Тогда – «папа». Ну, скажи, маленькая!» Младенец помолчал для солидности, потом громко и раздельно, почти маминым голосом, рявкнул:
– Дерьмо!
И опять замолчал. Решкин тоже онемел от неожиданности. Молчала даже Вероника. «Дерьмо!» – ещё раз произнесла Мотька и заревела. Родители поняли, что ребёнок слушает не только обращённые к себе подсказки, но и разговоры окружающих. Другие на их месте стали бы следить за своим лексиконом, но не Решкины! Наоборот, Мотька была немедленно допущена в родительский круг и отныне участвовала в интеллектуальной жизни семьи. Ребёнок должен вырасти без комплексов! – решили мама и папа. Четырёх лет она научилась грамоте, в шесть читала братьев Гримм и Мопассана, обращаясь к родителям за консультацией; семилетняя поправляла ударения школьной учительнице и та её возненавидела. В одиннадцать, подражая Веронике, покрикивала на папу тем свободнее, что он и это терпел, будучи последовательным толстовцем чего, надо помнить, сам великий писатель счастливо избежал. В четырнадцать лет Мотька считалась заядлой преферансисткой, и было принято думать, что выигрыш она тратит на конфеты. На самом деле, однако, дитя предпочитало сухое вино. К пятнадцати у неё были кулаки молотобойца, шестой номер бюстгальтера и любовник. О последнем родители только догадывались, считая, что воспитанные люди избегают нескромных вопросов.
– Девка, – говорил отец, сидя на прикупе, – девка, ну в кого ты такая тупая? Прёшь, с туза под играющего.
– Тупая она в тебя, – немедленно реагировала Ника. – Тупая она в тебя, безусловно. – Это была такая форма беседы. Всерьёз назвать Мотьку тупой ни один из них бы себе не позволил. Это значит воспитывать у ребёнка комплексы! Согласно последним теориям, дитя должно получать максимум положительных эмоций.
– Задница ты, папа, – обронила дочь небрежно и вторым ходом расколола играющему червонный марьяж.
– Молодец. Мой стиль, – сказала Вероника. – Но вдруг бы при марьяже третья?
– А снести ему что-то надо? – огрызнулась Мотька. – Ты мама тоже задница.
– Ну-ну можно бы и повежливей, – не согласилась Вероника на этот раз, но дочь только пожала плечом.
– В общем, – объяснил Костя – комплексы есть. Но не у Мотьки.
Вероника Помпеевна была главным участником дискуссий политических. Всё происходящее, происшедшее, равно как и имеющее произойти в мире, а паче в собственной стране она отвергала, как следствие недемократичности режима. Власти любые, а власть родного государства в превосходной степени совершает и, по её мнению, перманентно, преступления против демократии, то есть народовластия. Народ и только народ имеет право на принятие судьбоносных решений.
– Если народу по телевизору объяснят, что решить и как – ухмыльнулся новичок в доме.
Больше его здесь не видели. Даже имя было навсегда забыто. Вероника твёрдо стояла на позициях либеральной демократии, и горе было тому, кто с ней не согласен!
Речи ее считались недопустимо опасными, но когда она совсем уж переступала границы осторожности, кто-нибудь брал её за руку и, показав пальцем на телефон, произносил козлиным, в целях конспирации, голосом: «Кэ-э-ге-бэ-е-е» Чаще всего это был Решкин, который умел говорить разными голосами, увы! – одинаково медленно и в нос. Любой узнавал его по телефону с первого слова, и даже тот, кто раньше никогда не слышал, мог узнать по описанию. Но он опять и опять говорил изменённым голосом, показывая на телефон. Иногда Ника спохватывалась и прекращала недозволенные речи, чаще же продолжала, отмахнувшись, Любой желающий мог слышать её могучий баритон и без тайного устройства в телефонном аппарате. Через закрытое окно. С тротуара. Хотя жили Решкины, аж на третьем этаже. Генеральных секретарей, президентов и даже императоров свергнутых Вероникой не выходя на улицу, хватило бы на историю родного или всякого другого государства.
Кроме преступлений большевистского режима обсуждали экономическую политику Великобритании в прошлом веке, равноправие или геноцид негров, евреев и курдов, проблему законного брака для гомосексуалистов и лесбиянок, а также уход за домашними растениями, методы обработки коктебельских сердоликов, изготовление перстней и серёг, повадки нильских крокодилов и долго уточняли рецепт фирменного торта Вероники. Также постоянной темой были спорт и литература. При нынешней дифференциации наук математик остережётся вступить в спор химиков, физик, даже в «своей собственной» науке, буде речь зайдёт не об его узкой специальности, предпочтёт роль слушателя, а психиатр не станет критиковать коллегу-хирурга. Но химик и физик, биолог и астроном, кажется, занятый только звёздами, инженер или врач, пусть даже и санитарный – каждый почитает себя достаточно компетентным, чтоб уверенно высказать глубокое, подробное и безапелляционное литературно-критическое суждение. Что ж странного? Поневоле дрогнешь, когда «бета-железо», «дизъюнкция», или, скажем, «дезоксирибонуклеин» и более того – «пераскевидекатриофобия»! То ли дело искусство или политика, всё известно со школьной скамьи. «Сюжет, кульминация, эпитет...» «Казус белли...» «Нота музыкальная, нота дипломатическая. Завязка». Все всё знают. Все, кто уже здесь. И также те кто, может быть, зайдёт позднее.
