Анри де Ренье - По прихоти короля
– Ничего, господа, это только предупреждение. Но нет ли поблизости врача? Я очень люблю спрашивать У них совета при подобных тревогах…
Антуан упомянул о г-не Корвизо из Виркура и предложил послать за ним.
– Отлично, сударь,– отвечал г-н маршал,– принимаю ваше предложение. Не следует никем пренебрегать, и встречные люди могут дать хорошие советы. Действительно, те, что постоянно за нами ходят, с течением времени до того привыкают к нам, что, в конце концов, уже не обращают никакого внимания, меж тем как для людей свежих вид нашего тела совершенно нов, и им ясно малейшее расстройство организма, за которым нужно следить, чтобы обеспечить действие и сохранность нашей машины. Я видал много докторов, сударь, и из соединения тех крупиц знаний, что в них есть, я мог составить себе понятие, что следует делать, чтобы быть здоровым.
Антуан обещал, что завтра, до отъезда, г-на маршала посетит г-н Корвизо.
После ужина г-н маршал не хотел, чтобы все разошлись, не выпив за здоровье г-на де Поканси. Когда он поднимал стакан, казачок Антуана вошел с письмом. Адресовано оно было г-ну де Маниссару. Сломав печать, он протянул письмо Антуану.
– Ха, ха! – вскричал г-н маршал, от души смеясь.– Вот занятный способ действовать, в котором я узнаю моего Анаксидомена. Ну, господа, давайте вслух прочтем его послание.
Антуан развернул бумагу, г-н де Корвиль по-деревенски облокотился на стол, г-н де Берлестанж скрестил свои длинные ноги. Жером и Жюстен уже скрылись. Г-н маршал откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе, и Антуан приступил к чтению.
«Вы не удивились бы, сударь, что я мог манкировать обязанностью, которая во всякое другое время была бы для меня удовольствием, если бы знали причину, задержавшую меня сегодня вечером у себя, вместо того чтобы воспользоваться честью находиться в вашем обществе. Я держу пари, что вы не только извинили бы меня, но были бы счастливы на моем месте испытывать угрызения совести по отношению к вам самим.
Дело в том, что сегодня вечером я жду посещения одной дамы, имя которой напомнило бы вам галантную манеру обращения, примененную к нам вами однажды в вашем рюйельском доме. Особа эта, память о которой, конечно, не утрачена вами, будучи связана с началом нашей дружбы, соблаговолила пожаловать развлечь меня в одиночестве, и хотя она уже теперь не соответствует господствующей моде, но тем не менее мила моим воспоминаниям. Прелести ее производят то же очарование. Как видите, сударь, хотя я и живу уединенно, я не покинут и пользуюсь изысканным обществом. Снабжает им меня прошлое, самые приятные фигуры которого меня окружают и возвращаются ко мне не в виде туманных и пустых теней, но в подлинном своем возрасте, подобные тем, кто в свое время составлял отрады моего сердца и моих взоров. Так что комната моя полна томных и нежных вздохов. Тут болтовня и смех. Так жизнь моя остановилась на том, что некогда было в ней прелестнейшего. Я держусь за это и без конца возобновляю властные и нежные воспоминания.
Итак, я плохо осведомлен о ходе теперешних событий. Знаю только, господин маршал, что вы занимаете в них место, достойное ваших заслуг. Свет признал их существенность: не позволите ли вы мне обратиться к вам за помощью.
У меня есть сын, сударь, которого я не хотел бы дольше держать вдали от всего. Мне бы желательно было, чтобы он узнал свет и людей, чтобы и ему, в свою очередь, было о чем вспомнить. Он не глуп, но рискует поглупеть. Нужно, чтобы он посмотрел на свет божий. При вас он будет в состоянии послужить королю. Могу ли я просить вас взять на себя заботу об этом? Надеюсь, что послушанием своим и предупредительностью он облегчит вам эту задачу. Вот просьба, с которой я обращаюсь к вашей дружбе.
Что касается младших моих сыновей, я был бы вам премного благодарен, если бы вы согласились и их увезти с собою. В войске нужны люди для того, чтобы их убивали, и они как раз пригодны для такого назначения…»
Г-н маршал много смеялся над посланием. Окончив, он встал и положив руку на плечо Антуану, направился к своим покоям. Г-н де Берлестанж светил ему, и г-н де Маниссар сказал Антуану на прощание, что он будет счастлив иметь его при себе и доставить ему случай отличиться.
Антуан благодарил его раскрасневшись. От мысли покинуть Аспреваль и отправиться в поход у него шумело в голове. Голос г-на маршала вернул его к действительности.
– Ну, сударь, пора ложиться, поздно. Берлестанж, ты можешь спать спокойно, не боясь за мою добродетель; не думаю, чтобы тени, скрашивающие досуг г-на де Поканси, вздумали удостоить меня посещением. К тому же, я не очень лаком на такую добычу, я люблю все натуральное, и любая горничная больше для меня подходит, чем самый любовный призрак. Анаксидомен волен удовлетворяться по своему вкусу. Все это доказывает, как мало мы значим, и что возраст и обстоятельства могут пошатнуть и самый крепкий ум. Прощайте, господа.
И г-н маршал, взяв ночник от Берлестанжа, повернулся к нему спиной, вышитой по швам толстого синего бархата золотым плетеным позументом.
Антуан вышел вместе с г-ном де Корвилем посмотреть, все ли в порядке. Большой костер освещал замковый двор. Два кавалериста стояли на карауле. Остальные храпели на соломе. Через открытые двери конюшни слышно было, как фыркают лошади. Прошел слуга с фонарем; Антуан спросил, послали ли экипаж г-на маршала в Виркур для починки. Г-н де Корвиль оканчивал свой обход. Остановившись, он послюнил свой палец и поднял его в воздух. Антуан наблюдал за ним. Наконец, г-н де Корвиль поднял руку и произнес:
– Все-таки вечер неплох, сударь, и полагаю, что завтра будет хорошая погода.
Потом, помолчав, прибавил будто про себя:
– Хорошее время для земли. Все скоро начнут в полях работать – пахать для ярового, боронить. Нужно будет уничтожать кротовые норы и подрезать лозу. Можно будет переносить ульи. Время рассаживать розовые кусты.
Он посвистел сквозь зубы.
– Да, сударь, люблю я землю и все, что на ней произрастает, а между тем, скоро нам придется идти напрямик по полям, рискуя все попортить. Правда, сударь, мне всегда жалко, когда нога моей лошади давит то, что растет у нее под копытом. Что делать! Война всегда война, и я утешаю себя мыслью, что кровь удобрит борозду и что трава произрастает лучше там, где происходили битвы. Вечер не плох!
И г-н де Корвиль поднял мокрый палец, причем рука казалась черной на красном огне.
VI
В тот вечер много людей окружало карету г-на маршала де Маниссара. Лошади сильно стучали копытами по острой мостовой Виркура, когда увезли ее пустою, а по бокам ехали двое лакеев верхами. Люди сторонились, потом оборачивались на нее. Они могли видеть, что остановилась она перед вывеской Лобине, продававшего обывателям стекла для рам, а также зеркала дамам, чтобы смотреться в них. Известие о событии передавалось из уст в уста и так распространилось, что к ужину не оставалось ни одного семейного стола, где бы этот приезд не обсуждался. Самые любопытные решили пойти на площадь удостовериться собственными глазами, хотя уже наступила темнота и дул резкий ветер. Некоторые, не доверяя висевшим на цепях или на палках уличным фонарям, которые должны освещать улицы, брали с собою свои. Они наводили их свет на кузов с гербами. Восхищенно удивлялись фасону и украшениям. Двое-трое самых отчаянных, поднявшись на маленькую лесенку, ухитрились заглянуть внутрь. Там все было обито атласом. Известие это расходилось по группам. Толкались. Раздавался смех женщин, которых ущипнули. Говорили, что лошади стоят в «Синем щите», прибавляли, что у них длинные хвосты и заплетенные гривы, что доказывало знатность их хозяина.
