Ширл Хенке - Возвращение в рай
— Что просил передать Этьен?
Пират на минуту замолчал, потом тщательно воспроизвел послание Рейнарда:
— Дело против моих соседей развивается точно по плану. — Он пожал плечами, всем своим видом показывая, что он не понимает и не хочет понимать, что происходит между этими двумя людьми, которым он служит.
— Я должен уходить, пока кто-нибудь из этой толпы не узнал меня. Я больше не принадлежу к высшему обществу. — С унылым смешком маленький толстый француз исчез, гордо и вызывающе держа лысую блестящую голову, шествуя кошачьей поступью через двор к воротам.
Риго смотрел на удаляющуюся тень гостя. «Проклятье, кажется, это была тайная встреча», — но он быстро отбросил эту мысль, ибо был слишком далеко, чтобы слышать разговор, и слишком поглощен выпивкой.
— Что мне сейчас нужно в утешение, так это хорошая здоровая девка, — пробормотал он, делая еще глоток из кубка, — но не дешевая потаскушка и не Луиза де Сен-Жилль.
Мириам замерла в тени пинии, заметив одинокую фигуру в залитом лунным светом саду. Она вышла на воздух, расстроенная своей недавней ссорой с Бенджамином, желая сосредоточиться и разобраться в своих чувствах. И с кем ей уж совсем не хотелось бы говорить, так это с Риго де Лас Касасом. Странно, она не могла думать о нем как об одном из Торресов, да никто и не рисковал называть его Наваро после вспышки гнева, случившейся с ним неделю назад, когда Бенджамин в очередной раз настаивал на том, что это его настоящее имя. Он неистово отрицал это и выказывал такое презрение к своему происхождению от тайно, что все, включая брата, звали его Риго. Почему он так презирал индейцев? Как он относится к тому, что он член этой семьи? Думая об этом, она поняла, что подходит все ближе и ближе к тому месту, где стоял Риго.
— Почему вы не танцуете? Я видела, что многие Молодые и хорошенькие дамы чуть не падают в обморок от любопытства, мечтая познакомиться с таинственным братом Бенджамина, — проговорила она, ступая на утоптанную дорожку. Застав Риго врасплох, Мириам была вознаграждена за то замешательство, в котором он оставил ее неделю назад.
— Я не слишком искушен в придворных танцах, миледи, поскольку всего лишь грубый наемник, — ответил он, допивая вино и сжав в руке кубок, почувствовав, аромат, исходивший от ее волос.
— Грубый, неграмотный солдат, болтающий о латинской истории и говорящий по провансальски так свободно, как мало кто в этом доме, — парировала она, когда он невольно начал приближаться к ней, как мотылек к пламени.
Он невесело усмехнулся.
— Я не один здесь, кто является не тем, за кого себя выдает. Вы, моя скучная докторесса, превратившаяся в царицу бала! Ни фижмы, ни дорогой шелк не мешают вам танцевать.
Она пожала плечами, странно польщенная этим двусмысленным комплиментом.
— Я надеваю одно платье для работы, другое — для игр. Вы играете когда-нибудь, Риго? Или вся ваша жизнь прошла под знаком исполнения долга?
— Неужели вам настолько наплевать на неписаные правила, царящие в обществе? Наверное, раз вы выбрали мужскую профессию. Но позвольте мне объяснить вам кое-что о незаконных сыновьях-полукровках. Едва ли добропорядочные женщины захотят испортить свою репутацию, водя дружбу с человеком такого происхождения. Вы думаете, если я начну танцевать с одной из этих страстных женщин, ваш отец станет смотреть на это с улыбкой умиления? Прекрасные леди вашего положения предпочитают принимать, меня под покровом ночи, но при свете дня они избегают моего общества.
Он отвесил ей пьяный поклон и продолжал:
— Я играю, леди Мириам, но в темноте. Это ведь так вяжется с моей натурой, разве вы не согласны?
Мириам вспыхнула. Она отвечала, надеясь, что в рассеянном свете луны Риго не заметит ее смущения:
— Так, значит, вы так ненавидете людей народа, которому принадлежала ваша мать, что даже отказываетесь от имени Наваро? Если бы она принадлежала к белой расе, Аарон Торрес мог бы жениться на ней и ваша жизнь была бы совсем другой.
Доля истины в ее словах пришлась ему совершенно не по вкусу.
— Я тот, кто я есть, и этого изменить нельзя, так же как невозможно изменить законы, .управляющие обществом, — горько сказал он. — А вы есть та, кто вы есть — прекрасная женщина, одна в этой темноте, без защиты вашего отца или жениха. Неблагоразумно с вашей стороны искушать дьявола, леди. — Он подошел еще на шаг ближе и снова почувствовал нежный запах роз
— Я не боюсь вас. Риго, — солгала она, не отступая перед его насмешками. — И мне не нужна защита, чтобы гулять в саду при лунном свете. «Я, кажется, теряю рассудок».
Он пробормотал какое-то проклятие и забросил кубок для вина в кусты, потом сделал еще один бесшумный шаг по направлению к Мириам и схватил ее за руки.
— Вы пьяны, Риго. Если у вас есть хоть капля уважения к брату, отпустите меня, — сказала она, не сопротивляясь и стараясь при этом изо всех сил говорить спокойнее.
— А если вы хоть сколько-нибудь уважаете Бенджамина, что вы делаете здесь, мучая меня? — воскликнул он, одной рукой прижимая ее к себе, а другой запутываясь в ее замысловатой прическе, из которой на землю падали жемчужины и топазы. — Твои волосы подобны расплавленной бронзе, когда луч солнца касается их, но я — сама тьма, Мириам, я — сама тьма, — прошептал он, нежно целуя ее.
Бенджамин всегда целовал ее очень осторожно, сдерживая страсть. Она была ошеломлена, когда Риго завладел ее ртом. Смятая его объятиями, она обеими руками упиралась в его грудь, пытаясь глотнуть хоть каплю воздуха. Вдыхая, она разомкнула губы, и его язык скользнул вовнутрь. Не оставляя за ней выбора, он все нежнее целовал ее, ожидая и желая ответа.
Неожиданно у него промелькнула мысль, что никто еще не целовал ее, и волна нежности окутала его. Он продолжал ласкать ее, покрывая поцелуями щеки, шею, перебирая пальцами длинные локоны, рассыпавшиеся по спине, и наклоняясь все ближе к открытой и волнующей линии груди. Он ласкал, терзал и снова ласкал ее своим горячим ртом, опускаясь все ниже и ниже, пока не услышал оглушительное биение ее сердца.
Когда его обжигающее дыхание коснулось ее груди, Ми-риам подумала, что сердце сейчас разовется. Его рука отпустила ее волосы и потянулась вниз, в вырез платья, сдвигая жесткий корсаж. Парча была богато украшена золотой нитью и топазами. Риго никак не удавалось освободить от тяжелой ткани грудь; тогда, прижавшись к теплой ложбинке, он снова начал покрывать поцелуями ее шею и губы.
Она уже обнимала его за плечи, вцепившись пальцами в дорогой черный бархат камзола. «Я — сама тьма», — в смятении вспомнила Мириам. Она чувствовала волнение Риго и даже сквозь плотную ткань одежды ощущала, как напряжена его плоть.
