Корделия Биддл - Ветер перемен
– Не может быть, это же старина Джефф! Мы с ним не виделись целую вечность. С нашего последнего сборища.
Он забыл про все неприятности. «Эта небольшая размолвка с Юджинией пройдет, – сказал он себе. – Это всего лишь нервы. Она впервые так далеко от дома. Что же, это вполне понятно».
Лицо Джорджа приняло счастливое и безмятежное выражение.
– Мы для него что-нибудь да значим, – зашептал он ей. – И даже очень, чтобы он в это время года оторвался от своего Бар-Харбора! – И тут же завопил: – Джеффри! Приятно видеть тебя, старина. Бонксер на корме. Как говорится среди нас, моряков, с подветренной стороны, мы вне опасности… Как Сусанна и ваше новое прибавление… малыш?..
Произнося эти слова, Джордж начал тихонечко отодвигаться от жены. Слегка проведя рукой по ее рукаву, словно разглаживая складку, и только потом он с независимым видом сунул руку в карман.
– …Никогда не знаешь, когда остановиться, мой мальчик?..
И не к месту громко захохотал. Смех прозвучал, как в пустоте, и улетел прочь.
– В общем, хорошо, что ты выбрался… А я как раз на пути к пиршественному столу. Присоединяйся, потопали вместе. Старик Бонксер будет…
Когда муж ушел, Юджиния подошла к лееру. Подставив лицо легкому ветерку, она посмотрела на море, чтобы увидеть солнечную дорожку на волнах. Дорожка была видна отчетливо, она пролегала прямо, как стрела, и, казалось, сделана из какого-то твердого материала. Юджиния представила себя на ней, но в своем воображении она не шла, а летела. Летела над волнами. Она вспомнила, как была в гостях у бабушки в Мэне еще ребенком, совсем маленькой, в возрасте Поля, не старше, потому что еще была жива мама. Они тогда вместе, мать и дочь, стояли на берегу, над ними висело солнце, и они вот так же смотрели на воду. Юджиния чувствовала, как мамина рука держит ее руку. Мамина рука была легкой и совсем бестелесной, будто ненастоящая.
– Ты можешь полететь, Юджиния, если поверишь, что можешь, – сказала ее мать. – Как птичка в стихотворении, которая поет, потому что знает, что у нее есть крылья.
* * *На верхней палубе доктор Дюплесси устанавливал свою новую «циркулярную» панорамную фотокамеру, которую купил специально для путешествия. Ему нужно было хорошенько сосредоточиться, но окружившие его люди непрестанно давали советы, наблюдая за его работой, и то и дело отвлекали его.
– Там слишком много света, – высказался кто-то.
– У вас не получится ничего, кроме причала, если вы установите эту штуку здесь.
«Дилетанты», – подумал Дюплесси, хотя с его бельгийским акцентом это скорее всего прозвучало, как «дюлетанте».
– Хелю написал мой портрет пастелью и то быстрее, – засмеялась одна дама, протягивая руку за маленькими бутербродами на подносе. Драгоценности очень неприятно звякнули о серебро.
– Минуточку, я возьму еще, – остановила она официанта. – И скажите там, что нам нужно еще шампанского. Эти фотографии могут занять весь день.
– Прошу вас, леди и джентльмены! – обратился ко всем доктор Дюплесси. – Это очень тонкая операция.
Его акцент становился все более резким. Разволновавшись, доктор Дюплесси начинал говорить совершенно неразборчиво:
– Мы не есть дейлай моментабельный снимок. Доктор Дюплесси водрузил на место треногу, после чего приступил к установке камеры. Каждое очередное действие он совершал с величайшей аккуратностью, причем миссис Дюплесси стояла рядом, нависая над ним и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, как делают ассистенты иллюзиониста, которым, помимо этого, ничего другого делать не остается.
– Густав! Густав, ты не забыл вот эту маленькую штучку?.. Густав! Это не сюда!.. Ага, так. Так… Говорю тебе, сдвинь… Боже! Эти уж мне мужчины с их механикой! Сколько шуму из ничего!..
В конечном итоге все было подготовлено, и доктор Дюплесси принялся расстанавливать группы для снимков. Джинкс, Лиззи и Поль со своими более старшими двоюродными братьями и сестрами старались не попадаться на глаза, ожидая момента, когда можно было бы учинить небольшую шкоду. Всех подговаривали мальчики постарше, сыновья дяди Мартина и дяди Тони, шепотом обсуждая, как они бросят чего-нибудь, когда хлопнет вспышка. (Для этой цели было припасено несколько фаршированных яиц.) Поль принимал в этом заговоре самое шумное участие, кричал, подпрыгивая, забегал к старшим то с одной, то с другой стороны, стараясь, привлечь к себе их внимание.
Первыми снимались кузен Уит с тремя парами, которые пришли проводить его. Из них две молодые леди в последний момент увернулись от фотографа, одна из них сдернула с головы Уитни его пробковый шлем, а другая сделала вид, будто льет на голову этого щеголя шампанское. Эти выходки привели детишек в дикий экстаз, некоторые буквально катались от смеха. Те же, кто не попадал на палубу, строили гримасы, размахивали пальцами, визжали и верещали – все это обескуражило доктора Дюплесси настолько, что он решил попробовать делать только индивидуальные портретные снимки.
Тут перед ним предстала Маргарет Пауэлл и сказала, что желает сфотографироваться, после чего старшие из эсктельмовских мальчишек, дети дяди Тони, начали тихонько насвистывать.
– Она же поддатая, – зашептал один из мальчишек, и Поль подхватил его слова во весь голос.
К этому моменту Маргарет Пауэлл пропустила несколько бокалов шампанского, что заставило ее стянуть с головы шляпу и распустить длинные седые волосы по массивным плечам. Сейчас ей было море по колено, и она требовала, чтобы ее сфотографировали с одним из помощников стюарда. Ее жертвой стал Генри, шестнадцатилетний паренек, впервые попавший на такое завидное место на огромной яхте, какой была «Альседо». Он с отчаянием озирался по сторонам, безуспешно пытаясь выпутаться из глупейшего положения, в которое попал.
При виде терзаний Генри двоюродные братья захохотали еще громче и корчили ему рожи, пока тому не удалось убежать, а мисс Пауэлл не набросилась на обидчиков, как раненый дикий буйвол. Они уже кинулись врассыпную и смешались с толпой гостей, а она все еще выкрикивала проклятия, призывая всякие напасти на их головы.
Поль, Лиззи и Джинкс считали, что им несказанно повезло, когда они, незамеченные, улизнули ото всех. Они нашли укромный уголок около рулевой рубки и принялись готовиться к пиру из украденных яств, среди которых главными были три высоких бокала шампанского. Лиззи уже сделала свой официальный «глоточек», но от ревности никуда не денешься. Из-за спины стюарда стянули бокалы, и Джинкс «очень, очень медленно» несла их, глубоко запустив в них пальцы.
Теперь пришло время каждому внести свой вклад в пиршество. Всеобщий восторг вызвали фрукты из марципана, а также клубника в шоколаде, малина, финики в сахаре и пять чуть-чуть раздавленных, но все равно исключительно соблазнительных маленьких розовых пирожных. В завершение добавилась шляпка гриба, начиненная «черными рыбьими яйцами».
