Мэдлин Хантер - Страстный защитник
За час до рассвета он поднялся на верхний этаж замка и вошел в комнату, которая прежде служила отцу приемной. Он приказал начальнику гарнизона отправить во вражеский лагерь парламентера с предложением о переговорах, после чего переоделся в свое самое лучшее платье и опоясался портупеей с отцовским мечом в тяжелых ножнах. И хотя он был высок не по годам, острие ножен упиралось в пол и царапало его при каждом шаге.
Он отыскал священника и исповедался, потом горячо молился Богу в замковой часовне. С трудом преодолел искушение проститься с матерью – та стала бы отговаривать его от задуманного.
Стоило ему выйти на замковый двор, как вокруг повисла тишина. Воины молча смотрели на десятилетнего мальчика, который решил ради их спасения пожертвовать собственной жизнью.
Он смело зашагал вперед, стараясь подражать неторопливой, легкой и уверенной походке отца, потому что она приличествовала настоящему рыцарю. В этом самом дворе еще несколько месяцев назад он весело играл со сверстниками в шары. Здесь же получил первые навыки владения мечом. Оружие его было деревянным.
Дойдя до распахнутых ворот, он остановился и оглянулся. У замковой стены стояла его мать, еле живая от истощения, с бледной до синевы кожей и со сверкавшими, как агаты, огромными черными глазами. Ему нестерпимо захотелось броситься к ней, чтобы в ее ласковых объятиях обрести защиту.
Но усилием воли он заставил себя повернуться к воротам, за которыми его ждала смерть…
Он проснулся, задыхаясь от нестерпимой жары. Его тело, платье и одеяло – все было влажным от пота. Вдобавок он вконец ослабел. Несколько мучительно долгих минут ушло на то, чтобы сфокусировать взгляд сначала на парусиновых стенах, затем на дощатом потолке.
Морвану казалось, что тело его сейчас расплавится. Поверх одеяла он был укрыт двумя козьими шкурами с длинным мехом. Ему хотелось их сбросить, но мысль о том, что для этого надо будет поднять руку, отозвалась мучительной болью в каждой мышце.
Он с усилием выпростал руку из-под одеяла и мехов. Та безвольно свесилась вниз.
Пальцы нащупали у самого ложа что-то шелковистое.
Брови Морвана взметнулись вверх. Он перебирал пальцами вовсе не козий мех, как ему показалось вначале, а волосы. Мягкие вьющиеся женские волосы. Медленно, с величайшим усилием повернувшись на бок, он вытянул шею, чтобы удостовериться в своей догадке.
На полу у его постели полулежала Анна.
Всматриваясь в черты ее прекрасного юного лица, он чувствовал, что мог бы всю жизнь смотреть на него не отрываясь… если бы только шея не болела так сильно от перенапряжения… Сдерживая стон, он откинулся на подушки.
Во время его болезни она то и дело приходила сюда, сидела подле ложа. Он вспомнил об этом, хотя и не вполне отчетливо. Словно сквозь дымку, в горячечном бреду, он видел ее на третий день своего пребывания в Ла-Рош-де-Роальд. Он тогда пробудился от тяжкого забытья и с огромным трудом повернул голову вправо, туда, откуда до слуха его донесся какой-то неясный звук. На соседнем матрасе лежал какой-то мужчина. Вот он со стоном притянул ноги к животу. Одеяло соскользнуло с верхней половины его туловища. Морван заметил на плече и спине несчастного темные пузыри. Тот начал бредить. Морван сосредоточенно прислушался к его голосу, молясь в душе, чтобы это был не Грегори.
И тогда он увидел Анну, сидящую напротив него на единственном свободном матрасе.
В окрестностях замка была замечена шайка разбойников, и небольшой отряд воинов должен был выехать туда, где их видели в последний раз. Отряд возглавляла сама леди Анна. Он не помнил, рассказала ли ему об этом она сама или сменивший ее на дежурстве у его постели Асканио. Вскоре после ее ухода он погрузился в беспамятство, которое длилось все долгие дни его болезни. Лишь однажды за это время он пришел в себя и тотчас же увидел Анну.
– Я с вами, – сказала она.
Он успел услышать только эти ее слова, прежде чем опять погрузиться во мрак тяжелого бреда.
И вот теперь он перебирал пальцами ее шелковистые волосы. Какое счастье, что, вынырнув из пучины адских видений, он застал леди Анну у своей постели! Ведь когда он был в беспамятстве, за ним ходила не только она. Здесь часто бывал Асканио и еще кто-то.
Ласково поглаживая ее волосы, он улыбнулся. Анна – удивительная женщина. Сильная, самоотверженная… Но вместе с тем в душе она еще дитя. Одинокое и беззащитное.
Впервые Морван задумался о том, как много у них общего. Леди Анна де Леон была одна на свете, как и он. И ей не на кого было рассчитывать, кроме себя самой. До сей поры ей удавалось справляться со своими многочисленными обязанностями, преодолевать тяготы, которые сломили бы и умудренного годами доблестного воина. В чем-то ей просто везло. Но удача может и отвернуться.
Сознание его снова стало туманиться. В последний раз, коснувшись ладонью ее кудрей, он убрал руку и, прежде чем снова погрузиться в тяжелый сон, мысленно поклялся стать защитником этой странной, этой восхитительной женщины, которая осталась один на один с опасным и безжалостным миром.
Плотные парусиновые стены не пропускали солнечный свет. Шатер освещался лишь тусклым огнем очага. Ступив внутрь, Анна остановилась у порога, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку.
Картина, развернувшаяся через несколько мгновений перед ее взором, потрясла ее до глубины души.
Морван поднялся с постели. Он стоял у очага, обнаженный, широко расставив ноги и раскинув руки в стороны. Голова его была наклонена вперед. Он наслаждался теплом горевших поленьев.
Анна поняла, что он не слышал ее шагов. Ей следовало уйти или дать ему знать о своем присутствии. Но она не сделала ни того, ни другого.
Болезнь истощила его организм, но не настолько, чтобы Морван перестал походить внешне на породистое животное, на того чистокровного жеребца, которого она объезжала на конеферме нынешним утром. Сильные мускулистые ноги, широкие плечи, длинная крепкая шея. Его тело нисколько не напоминало комок рыхлой глины, оно казалось высеченным из мрамора. Неподвижное, залитое красноватым светом огня в очаге, оно удивительно походило на статую какого-то греческого бога, начавшую оживать.
Анна не впервые видела Морвана обнаженным. Одному Богу было известно, сколько раз за время его болезни ей пришлось обтирать его с ног до головы влажной тряпицей, чтобы смыть горячечный пот и унять лихорадку. Если она и испытывала некоторое смущение, производя подобные процедуры в первые дни ухода за ним, то вскоре лицезрение его наготы стало для нее чем-то совершенно естественным и неизбежным. К тому же Морван пребывал в беспамятстве, он не узнавал ее и не ведал, что с ним происходит, и это давало ей возможность бесстрастно, отстраненно любоваться его телесной красотой.
