Энн Жирар - Мадам Пикассо
Ева запаниковала. Она не могла потерять работу, только что получив ее.
– Возьми свое кимоно, пока я буду раздевать ее. И побрызгай духами, чтобы заглушить этот ужасный запах.
Мистангет стонала и как будто не понимала, где она находится.
– Мне нужно еще шампанского, – пробормотала она.
– Что вам нужно, так это чашка кофе и хорошая ванна, – отрезала Сильветта. – Ева, скажи ассистенту, чтобы он как можно скорее принес кофе. А я пока помогу ей переодеться.
Ева убежала и через несколько минут вернулась с чашкой кофе. Мистигнет немного пришла в себя и теперь сидела, облаченная в ее желтое кимоно. Ткань волнами облегала ее тело и сидела на броской фигуре звезды гораздо лучше, чем на бывшей хозяйке. У Евы сжалось сердце от тоски и раскаяния за все, что она оставила позади. В этот момент ей особенно не хватало присутствия матери.
– Марсель, можно будет очистить костюм? – грустно спросила Мистангет, потирая висок. – Этот шифон такой тонкий.
– Я швея, а не прачка.
– Работа есть работа, – жестко отрезала актриса, тоже поддавшись влиянию паники.
Ева знала, как можно очистить костюм, поскольку мать терпеливо втолковывала ей, что сочетание пекарского порошка и французской жавелевой воды действует даже на самые деликатные ткани. При этом воспоминании к ее глазам подступили слезы, но она понимала, что заслуживает этой грусти. Чего она не заслуживала – это любви своих близких, которых она бросила без предупреждения. Возможно, когда-нибудь ей удастся загладить свою вину.
– Перед завтрашним представлением костюм будет как новый, – пообещала она, пока Мистангет прихлебывала кофе, а ее бледное лицо постепенно оживлялось.
– Ева, ты просто чудо. Жаль, что я плохо думала о тебе. Ну вот, я сказала это, – пробормотала Мистангет, и в этот момент дверь гримерной распахнулась.
Окутанная клубами сигарного дыма, группа молодых темноволосых молодых людей вошла в комнату вместе с дородным седым Жозефом Оллером, сжимавшим сигару в зубах. Хотя визит владельца заведения после представления был событием предсказуемым, сегодня вечером девушки были особенно взволнованы. Ева и Сильветта отступили назад, когда Мистангет поднялась с дивана. Длинное тяжелое кимоно волнистыми складками ниспадало вокруг нее, не скрывая волнующие изгибы ее фигуры.
– Я пригласил нескольких джентльменов, которых хотел познакомить с вами. Мистангет, позвольте представить известного поэта Гийома Аполлинера, его друга Рамона Пишо и нашу сегодняшнюю знаменитость, художника Пабло Пикассо.
Ева вздрогнула от удивления, когда увидела художника. Она стояла в задней части гримерки, и ее не было видно из-за груды костюмов, туфель и шляп. Тем не менее она затрепетала и протянула руки назад, опершись на гримерный столик. Момент был слишком неподходящим, чтобы изображать беспомощность.
Пикассо был таким же привлекательным, и в сочном желтом свете газовых ламп он казался еще более экзотичным, с большими угольно-черными глазами и загадочной полуулыбкой.
В отличие от их прошлой встречи, сегодня вечером Пикассо выглядел совершенно уверенным в себе знаменитым художником. На нем были отутюженные черные брюки, черный свитер, плотно облегавший его широкую грудь и спину, и начищенные черные туфли. Непокорная прядь волос, падавшая на лоб, была единственным фрагментом, подчеркивающим его темперамент и непредсказуемость.
– Очень приятно, мсье Пикассо, – игриво произнесла Мистангет.
Когда она протянула ему тонкую руку, широкий рукав кимоно скользнул вниз, обнажив изящное бледное предплечье. Ева не верила, что человек имеет право быть таким красивым.
– Что за ерунду вы носите? – с преувеличенным раздражением поинтересовался Оллер. – Нельзя принимать гостей в ночном халате. Мсье Пикассо, мсье Аполлинер, мсье Пишо, примите мои извинения. Очевидно, наша звезда…
– Я подгоняла для нее новый сценический костюм, – выпалила Ева, услышав свой голос как будто со стороны, как будто это говорил другой человек.
Пока Оллер хмуро смотрел на нее, в комнате повисла зловещая тишина.
– Костюм? Это?
– Да, для номера гейши, над которым я работаю, – с непринужденной улыбкой ответила Мистангет, умело воспользовавшись паузой.
Ева почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, и отступила назад, наткнувшись на гримерный столик. Она услышала звон бутылок за спиной и снова ухватилась за крышку стола, чтобы ничего не упало.
– Неплохая творческая идея, – наконец провозгласил Оллер. Он крепче сжал сигару в зубах и широко улыбнулся.
Наконец Ева встретилась взглядом с Пикассо, стоявшим на другом конце комнаты. Все разговоры о номере гейши сразу же отступили на задний план; она смотрела, как Пикассо приближается к ней.
– Итак, мы снова встретились, – сказал он с соблазнительной полуулыбкой, от которой у нее едва не подкосились ноги. – Это явно судьба.
– Но мы на самом деле так и не познакомились, ведь так?
– С моей стороны было большой ошибкой не поинтересоваться вашим именем.
– Меня зовут Марсель.
– А я Пикассо.
– Да, я знаю, – сказала она и улыбнулась неуместности своего ответа.
– Но знаете ли вы, мадемуазель, что я собираюсь написать ваш портрет?
– В самом деле? – смущенно спросила Ева, пока остальные продолжали беседовать и смеяться, что служило прикрытием для их тихого разговора. Смелое заявление Пикассо выбило ее из равновесия, и девушка изо всех сил старалась не показывать виду.
– Определенно, это так.
– И когда это может случиться, мсье Пикассо? – Ева сдержала улыбку, внезапно начиная получать удовольствие от невинного флирта.
– Сегодня вечером, с вашего разрешения, – ответил он. – Ваша красота слишком вдохновляет меня, чтобы ждать дольше.
Ева мельком увидела очень высокого мужчину за спиной Пикассо, которого представили как Гийома Аполлинера, – человека, с которым она давно хотела познакомиться из-за его волнующих стихов. Но на самом деле для нее в тот момент в комнате никого больше не существовало, кроме Пабло Пикассо, хотя его заигрывания были немного похожи на фразы из бульварного романа.
– Тогда скажите мне, Марсель – это ваше настоящее имя или это ваш парижский псевдоним? – по-прежнему тихо, несмотря на шум, поинтересовался Пикассо. – Многие люди, с которыми я знаком в Париже, изображают из себя кого-то другого.
Его протяжный испанский акцент и магнетический взгляд быстро сметали ее защитные барьеры. Как он смог догадаться?
– Я еще не решила, – ответила она, понадеявшись на то, что ее голос звучит беззаботно.
– Благоразумие – это хорошо… в отличие от скрытности.
– Вы имеете в виду только имена, когда говорите о скрытности? – робко поинтересовалась она.
