Барбара Картленд - Любовь и Люсия
За свою жизнь маркиз слышал немало комплиментов, но этот не походил ни на один из них, Поднимаясь по лестнице он понял еще одну интересную вещь — Люсия, в отличие от всех знакомых ему женщин, не воспринимает его как мужчину. Для нее маркиз — божество, которое в последний миг спустилось с небес и спасло их семью от гибели. Он не знал, каким образом сумел прочитать мысли Люсии, но точно знал, что не ошибся.
Они молча поднялись на знакомую площадку лестницы. Люсия открыла дверь и вошла, маркиз последовал за ней. Лившийся с небес солнечный свет золотился на непокрытых досках пола, но угол, где стояла кровать художника, находился в тени.
Люсия быстро подошла к отцу и, увидев, что он все еще спит, негромко произнесла:
— Папенька! Папенька, проснитесь! Здесь его светлость, вы должны поблагодарить его за доброту.
— Пусть спит… — качал было маркиз, но, увидев на столе еду, доставленную из палаццо, подумал, что для укрепления здоровья, больного следует покормить и только потом позволить уснуть вновь.
Люсия, видимо, думала о том же. Наклонившись к. отцу, она повторила:
— Папенька, проснитесь! Вы уже слишком долго спали.
Девушка коснулась лежавшей поверх одеяла руки отца и вздрогнула.
Опасаясь за нее, маркиз подошел к Люсии.
Не отпуская руки отца, девушка чужим голосом позвала:
— Папенька! Папенька!
Не дождавшись ответа, она положила свободную руку на лоб Бомону и в отчаянии вскрикнула:
— Этого не может быть!.. Как… как… Нет, нет! Не может быть!..
На последних словах ее голос дрогнул, и она по-детски беспомощно обернулась к маркизу, словно ожидая, что он развеет ее страхи.
Маркиз поддержал ее за руку. Посмотрев на Бернара Бомона, он понял, что художник мертв.
На губах отца Люсии застыла улыбка, а лицо было спокойным и умиротворенным — смерть пришла к нему во сне, и в теле его не осталось ни капли жизни.
Маркиз только негромко произнес:
— Радуйтесь тому, что он совсем не страдал.
— Я… я не могу потерять его… как он мог оставить меня?.. — бормотала Люсия.
Словно не веря в происходящее, она уронила голову на плечо маркиза и зарыдала.
Маркизу осталось только обнять ее. Он чувствовал, как она вздрагивает, дрожит всем телом от боли и отчаяния, и понимал, что она потеряла единственного близкого человека на всем свете.
Люсия, ввергнутая в пучину скорби, забыла о присутствии маркиза и не сознавала даже, что рыдает у него на плече. Она была слишком угнетена горем, ни о чем не могла думать и только чувствовала себя ужасно одинокой.
— Как… как он мог… оставить меня? — причитала Люсия.
Ее вопрос предназначался Богу, в которого она всегда так свято верила.
Люсия потихоньку успокаивалась, и маркиз негромко произнес:
— Думаю, ваш отец предпочел бы скорее умереть, нежели лежать без движения и не брать в руки кисть. Я уверен, он обрадовался, узнав, что картины проданы тому, кто оценил их.
— Он… он очень радовался, — эхом отозвалась Люсия. — Прошлой ночью, когда мы говорили об этом… он сказал, что счастлив продать картины именно вам… и никому другому.
Маркиз взглянул на лицо художника и сказал:
— Умирая, ваш отец предвидел, что обязательно наступит день, когда не я один, но множество людей будут восхищаться его работой. Поэтому он и улыбался.
Люсия очень медленно подняла голову и, не отстраняясь от маркиза, взглянула на отца.
— Он… он выглядит счастливым, — задумчиво протянула она.
— Очень счастливым, — согласился маркиз, — так что не плачьте о нем, Люсия. Постарайтесь быть храброй — ведь он хотел этого.
— Как я могу… быть храброй… когда я осталась одна?
За ее словами не скрывался вопрос, на который следовало бы ответить, однако, не успев толком подумать над этим, маркиз услышал собственный голос:
— Я возьму вас с собой, в Англию. Там у вас наверняка есть друзья или родственники, которые присмотрят за вами.
Люсия подняла глаза И, словно впервые увидев его, спросила:
— Вы… на самом деле… возьмете меня в Англию?
— Да, я возвращаюсь, а вы можете поехать со мной.
— Наверное… наверное, это глупо… но я не могу оставаться здесь одна.
Дрожь в голосе подсказала маркизу, что девушка испугана теперь не меньше, чем тогда, когда рассказывала ему о преследовавших ее мужчинах.
Он понимал, насколько сильно пугают молодую красивую девушку приставания беззаботных повес, и по обыкновению быстро принял решение, одним махом отметя все возможные протесты.
— Берите шляпку или что там у вас, — распорядился он. — Я заберу вас в палаццо и устрою похороны вашего отца. Предоставьте все мне.
Не своим голосом Люсия ответила:
— О, благодарю вас… я никогда не догадалась бы, что следует делать…
— Понимаю, — ответил маркиз, — так что позвольте мне взять все хлопоты на себя.
Она посмотрела на него влажными от слез глазами. И все же, в отличие от других женщин, даже заплаканная Люсия прекраснее всех.
— Разве я могу… з-злоупотреблять вашей добротой? — вопрошала она.
— Бросьте говорить глупости, — отрезал маркиз. — Я сделаю так, как решил. Вам незачем оставаться тут и убиваться. Я все устрою.
Она внимательно посмотрела на маркиза, словно не веря в услышанное. Потом девушка выскользнула из его рук и опустилась на колени подле кровати.
Она наклонилась и принялась молиться за своего отца.
Где бы он сейчас ни был, он встретился с матушкой Люсии. И теперь, воссоединившись, они видели, что о их дочери есть кому позаботиться.
Маркиз понятия не имел, откуда взялись такие мысли, но будто слышал последние слова Бернара Бомона:
«Присмотри за ней», и молодой человек был намерен исполнить завещание. В то же время здравый смысл не давал ему покоя, спрашивая, понимает ли он, что делает, обременяет себя нищенкой, впервые встреченной несколько часов назад.
Будь я разумнее, думал маркиз, я дал бы ей денег на дорогу до Англии и ушел бы.
Он посмотрел на склоненную головку Люсии, на чудесные светлые волосы, выделявшиеся на фоне некрашеных стен и голого пола. Маркизу никогда еще не доводилось оказываться рядом с девушкой, у которой только что умер отец, — более того, он никогда и не предполагал, что может случиться нечто подобное.
Однако все есть так, как есть. Картины Бомона стали открытием для маркиза, и точно таким же открытием ему казалось собственное непривычное поведение. Он знал, что решение забрать Люсию в Англию возымеет хлопотливые последствия. «Я совершаю ошибку», — говорил себе маркиз. И все же, еще раз взглянув на Люсию, он понял, что не сможет оставить ее.
«Бросить ее здесь жестоко и непорядочно», — оправдывался маркиз сам перед собой.
