Шерри Томас - Ночные откровения
Вир посветил рядом с ее лицом. Человеческая красота по природе своей недолговечна, но вид миссис Дуглас просто ошеломил маркиза. Она казалась высохшей пародией на прежнюю себя: поредевшие волосы, ввалившиеся глаза, полуоткрытый в забытьи рот. Этим лицом можно было пугать маленьких детей.
Увы, такова жизнь. Все бриллианты Африки не могут гарантировать мужчине, что его жена со временем не превратится в пугало.
На ее ночном столике также стояла фотография: изображение крошечного младенца в гробике, убранном кружевом и цветами – напоминание об утрате. Подпись гласила: «Наша возлюбленная Кристабель Юджиния Дуглас».
Вир поставил снимок и приподнял фонарик. Увиденное дальше заставило его замереть. Это был третий вариант «Предательства ангела» – промежуточный между первыми двумя. Большую часть холста занимало изображение неподвижно лежащего в снегу мужчины. Рядом с ним, там, где, должно быть, брызнула кровь, пышно цвела темная роза. В верхнем правом углу виднелся только изгиб черного крыла и краешек окровавленного меча ангела.
Кончиками обтянутых перчатками пальцев Вир ощупал края рамы. Вот он, отодвигающий механизм! Картина отъехала в сторону, открыв встроенный сейф. В этом был смысл: слабое здоровье миссис Дуглас служило основанием для ограниченного доступа слуг, и ее комната как нельзя лучше подходила для тайника.
Из внутреннего жилетного кармана маркиз вытащил отмычки и, держа фонарик в зубах, приступил к делу. Через пару минут, щелкнув замком, Вир распахнул сейф – только для того, чтобы обнаружить внутри вторую дверцу, на сей раз с американским кодовым замком.
В коридоре за дверью послышались шаги. Вир мягко закрыл сейф, вернул на место картину и отступил к изголовью, запихивая в карман выключенный фонарик.
Дверь отворилась. Шаги направились прямиком к кровати. Маркиз вжался в стену позади полузадернутого полога, надеясь, что женщина – а легкая поступь была явно женской – не подойдет ближе.
Она остановилась с другой стороны кровати и замерла там на нескончаемую минуту. Виру было трудно дышать бесшумно – ее присутствие волновало его.
– Вы же знаете, я не сдамся, – странно бесцветным голосом произнесла Элиссанда.
Только пропустив один удар сердца, Вир понял, что девушка обращается не к нему, а к своей полубессознательной тетке.
– Это ведь возможно, правда? – спросила она безучастную миссис Дуглас.
Что именно возможно? Чего она хотела?
Девушка наклонилась, поцеловала больную и вышла.
* * * * *
Утром хозяйка велела подать завтрак в комнаты всем гостям, кроме лорда Фредерика. Затем она спустилась в утреннюю гостиную и стала дожидаться, когда тот придет, и они смогут, не торопясь, насладиться обществом друг друга.
Элиссанда попросит его рассказать ей больше об искусстве и, возможно, о Лондоне. Она будет внимательно слушать, кивать и время от времени изящно отпивать чай. А потом… что? Ей нравится лорд Фредерик. Очень нравится. Но она не чувствует природного понимания, как соблазнять его, в отличие от…
К чему отрицать? С лордом Виром Элиссанде не было нужды задумываться о способах обольщения. Единственное, что требовалось – сократить расстояние, ведь она всей душою жаждала быть ближе к этому мужчине.
До тех пор, пока всей душою не отвратилась от него.
Но ведь, когда маркиз галантно предложил ее поцеловать…
Нет, даже тогда она не почувствовала от этого неуместного заигрывания ничего, кроме досады и отвращения.
В дверях появился лорд Фредерик. Отлично, ее план сработал. Элиссанда улыбнулась, но ее улыбка тут же застыла: следом за братом в гостиную ввалился лорд Вир. Лорд Вир, чьи сапоги были по колено в грязи, а из волос торчала солома!
– О, приветствую, мисс Эджертон! – радостно воскликнул маркиз. – Я выходил погулять. А когда возвращался, встретил на лестнице Фредди. И вот мы здесь – наш аппетит и наше приятное общество к вашим услугам.
Элиссанде следовало пожалеть лорда Вира: он ведь не виноват в собственном слабоумии. Но единственным ее чувством было жгучее раздражение.
Присутствие маркиза рушило все тщательно выстроенные планы.
– Как любезно с вашей стороны, – выдавила она. – А то я здесь совсем одна. Прошу, наполняйте тарелки и присаживайтесь.
Как же спасти завтрак? Ей следует забросать лорда Фредерика вопросами о живописи и, в частности, о его творчестве, едва тот сядет за стол.
Но лорд Вир и тут помешал ей, начав свой монолог еще возле буфета, где накладывал на тарелку яичницу, жареную селедку и намазанные маслом булочки. Темой его рассуждений явилось животноводство: недавно маркиз побывал на паре-тройке сельскохозяйственных выставок и числил себя знатоком.
Он пространно изложил все достоинства и недостатки шропширской мясной овечьей породы, затем сравнил ее с мясошерстной саутдаунской, оксфордской и, наконец, с гемпширской мясной породой, самцы которой, по мнению маркиза, обладали выраженными римскими профилями.
Элиссанда, хоть и выросшая в сельской местности, ничего не знала об овцах. Она могла только догадываться, какие грубейшие ошибки допускал маркиз. Девушке все еще хотелось встряхнуть болтуна за плечи и спросить, как могло оказаться «Изведение Святого Петра» кисти Рафаэля в ее столовой, будучи фреской в Ватиканском дворце – причем в покоях самого Папы!
Тут лорд Вир перешел от овец к крупному рогатому скоту. Он горел желанием рассказать Элиссанде, что не только посещал выставки, но и видел оценочные карточки участников.
– Просто с ума сойти, какому придирчивому осмотру подвергают этих милых животных: голова, туловище, передние ноги, задние ноги! А вы знаете, какой самый важный пункт в оценивании молочной коровы?
– Право, не знаю, милорд, – ответила девушка, яростно вонзая нож в булочку.
– Развитие молочных желез, мисс Эджертон – оно дает больше трети от общего числа очков! Вымени полагается быть большим и упругим. Соски тоже должны быть правильного размера и ровно расположены. Молочные вены – хорошо развиты, молочные колодцы – глубокие.
Маркиз больше не смотрел Элиссанде в лицо – он пялился на ее грудь.
– Теперь, когда я вижу это животное, я не просто говорю себе: «О, корова!» Я рассматриваю ее вымя и соски в соответствии с принципами животноводства – ну и конечно, просто для удовольствия.
Элиссанда не могла поверить собственным ушам. Она шире обычного раскрыла глаза и гораздо энергичнее кивнула. Затем бросила взгляд на лорда Фредерика, уверенная, что тот хмурится, пытаясь намекнуть брату, что его речи перешли все границы приличий.
