Барбара Картленд - Ночные грезы
Он не сомневался, что к его приходу все следы пребывания там нежелательного обитателя будут тщательно убраны, и действительно нашел на своем месте Ходжеса — старого лакея, который прислуживал еще его отцу.
Костюмы графа нашли свое место в шкафу, под ними аккуратно размещались ботинки, сапоги для верховой езды и штиблеты.
— Приятно тебя видеть, Ходжес, — сказал Роджер, протягивая руку старику.
— Я молился, чтобы ваша милость вернулись до того, как я уйду на покой.
— А ты решил уйти на покой?
— На меня жаловались, милорд, будто я уже слишком стар, чтобы служить в доме.
— Кто жаловался?
Старик ответил не сразу. Он пораскинул умом и нашел подходящее выражение.
— Гости ее милости.
— Ты имеешь в виду кого-то конкретно? — настаивал граф.
Гнев снова вскипал в нем, и он готов был сорваться от любого пустяка.
Старик это почувствовал, но не мог не высказать всей правды.
— Боюсь, милорд, что в чем-то они правы, я не так быстро двигаюсь, как требуется джентльмену, который всегда куда-то спешит. Хотя покойный милорд и вы, ваша милость, всегда говорили, что нет мне равного в знании охотничьей одежды, бриджей и прочего, я, однако, с трудом разбираюсь в этих новомодных костюмах — какие нужны для езды на автомобилях, какие для гольфа, а какие для игр, которых сроду не видывали в Кэлвидоне.
— Сколько тебе лет, Ходжес?
— Шестьдесят три, милорд, и я вполне еще могу прослужить немало лет, если в Кэлвидон вернутся прежние порядки и все будет, как в старые времена.
— Тогда тебе незачем уходить на покой. Ты меня понял, Ходжес?
Лицо старого слуги мгновенно просветлело.
— Это правда, милорд? Ведь ее милость сказала…
— Я здесь хозяин, Ходжес, и не допущу, чтобы людей, служивших моему отцу и мне, отправляли на пенсию, пока они сами того не захотят. А кроме того, я нуждаюсь именно в твоих услугах.
— А вы намерены жить здесь, милорд? Казалось бы, простой вопрос неожиданно поставил Роджера в тупик. Он прошелся по комнате, поглядел на портрет матери над камином и только после этого ответил:
— Честно скажу тебе, Ходжес, я не знаю.
— Вы нужны нам, милорд. Больше того, мы без вас пропадаем. Нет никакой радости служить в этом доме, когда вы отсутствуете.
Роджер резко обернулся.
— Что значит «пропадаем?»
— Конюшни непригодны для этих новомодных автомобилей. Лошади не выносят их запаха. К тому же они застоялись, а джентльмен, который выезжает верхом только изредка, плохо обращается с ними, милорд.
— Что ты имеешь в виду?
— Он жесток с ними, милорд. — Ходжес сделал паузу, подбирая нужные слова. — Тяжелая рука, хлыст и острые шпоры не сделают из невежды наездника; милорд, — сказал он, подумав.
— Черт побери! Я не позволю какому-то выскочке измываться над моими лошадьми!
— И не только это, милорд. — Ходжес позволил себе разоткровенничаться. — Ее милость в настоящее время заинтересовалась только призовыми скачками. Лошадей для охоты и прогулок вообще редко выводят из конюшни. У нашего Эбби просто сердце разрывается.
Эбби — старший конюх — благодаря своему умению ухаживать за лошадьми был известен почти всей Англии и стал легендарной личностью. Он разбирался в лошадиной психологии лучше, чем великие умы — в людской, и доказывал, что она столь же непроста.
Эбби руководил первым выездом Роджера, когда тот был еще мальчишкой. Он же научил его всем тонкостям верховой езды и прославил конюшни Кэлвидона, выводя племенных лошадей.
— Ты сказал, что Эбби недоволен? И он тоже подумывает о пенсии?
— Пока нет, милорд, но он получает много предложений. Правда, Эбби такой человек, что не уйдет с должности самовольно, без разрешения и рекомендаций хозяина.
— Я поговорю с ним, — пообещал граф.
— Он ждет вас. Иначе его давно бы уже здесь не было.
Ходжес окинул внимательным взглядом развешенные в шкафу костюмы милорда и осведомился заботливо:
— Что вы наденете к ужину, милорд?
Роджер взглянул на свой гардероб так, как будто впервые видел свои костюмы.
Наряды парижской богемы здесь явно не годились — свободные бархатные пиджаки, светлые брюки. Так он одевался в Париже и еще повязывал шею небрежно завязанным шелковым шарфом вместо галстука. Приличного лондонского портного такая вольность в одежде повергла бы в дрожь.
— Я собирался сюда второпях, — солгал он Ходже-су. — Мой парижский слуга по рассеянности не уложил вещи, которые мне необходимы здесь. Я уверен, что кое-что из моей старой одежды сохранилось где-нибудь в кладовых.
— Разумеется, ваша милость! — Ходжес расплылся в улыбке. — Все вычищено и отглажено и ждало только вашего возвращения, милорд.
— Тогда верни ее сюда и размести там, где ей надлежит быть.
— О чем речь, милорд! Мне потребуется лишь момент, и все будет в порядке!
Роджер взглянул на часы на каминной полке — пора было переодеваться к ужину. Неужели все вернулось вспять и двух лет отсутствия не было?
Его ждала ванна, благоухающая вербеной, а на спинку стула был наброшен махровый купальный халат с вышитым гербом Кэлвидонов и монограммой.
Его монограммой! Даже эта мелкая деталь открыла ему, что его встречают здесь как хозяина.
Он погрузился в теплую воду и блаженно закрыл глаза. Монограмма на халате напомнила ему о вышивальщице, встреченной им в комнате Мазарини.
Откуда она взялась и зачем? Он не помнил, что когда-либо раньше приглашали в Кэлвидон-хауз вышивальщиц.
Графини и их дочери из поколения в поколение с ранних лет занимались рукоделием и искусно управлялись с иголками и нитками.
Однажды в Лувре Роджер увидел выставленные там чудесные вышивки, но ему показалось, что они проигрывают тем, что имеются в Кэлвидоне и являются его собственностью.
«Уповаю на бога в надежде на то, что мисс Сэлвин знает свое дело, — подумал он. — Я не вынесу, если какой-нибудь из гобеленов будет испорчен неопытной или равнодушной швеей».
Это вернуло его мысли к той причине, по которой он внезапно, повинуясь мгновенному порыву, возвратился домой, даже не предупредив о своем приезде.
Весь путь из Франции Роджер размышлял в тревоге, на что еще покусился бесцеремонный подонок и что в поместье уже изменено до неузнаваемости. Лейсворсу хватило ума написать хозяину про оранжерею, но какие-то менее значительные переделки могли быть уже осуществлены по распоряжению его матери. И по подсказке Феликса Хэнсона.
Выйдя из ванной, Роджер обнаружил, что Ходжес уже приготовил для него традиционный вечерний костюм, в который он ни разу не облачался за последние два года.
Он объездил чуть ли не полсвета после того, как, покидая Кэлвидон-хауз, в ярости высказал матери, что она должна сделать выбор — он или Феликс Хэнсон и что он не останется больше ни минуты под одной крышей с ее любовником.
