Шелли Такер - Объятия незнакомца
– Больно? – Обеспокоенная, она протянула руку к его лбу. – Откуда это у вас?
Отдернув голову, он поймал ее руку.
– Неболыиие разногласия с твоим сторожем. Он хотел чтобы ты осталась здесь, а мне хотелось совсем другого. Все, нам пора...
– Вы похожи на... разбойника. – Ей опять стало страшно. – Сестры предупреждали меня. Они сказали, что в Париже полно разбойников, и я должна быть благодарна им за то, что они оберегают меня. – Она попыталась выдернуть руку. – Скажите, вы разбойник?
– Нет, я не разбойник. Я твой муж. Твой мужмари.
– Вы же говорили, что вы мужмакс, – беспокойно сказала она. – Или простомакс. Так кто вы?
– Мари, послушай меня. – Он отпустил ее руку и, взяв и подбородок, посмотрел ей в глаза. Его пальцы, длинные и тонкие, казались удивительно сильными. – Я обещаю, что отвечу на все твои вопросы. Но не сейчас, потому что сейчас у нас нет времени. Как только они хватятся тебя они тут же бросятся на поиски. Если мы замешкаемся, нас схватят. Тебя снова привяжут к кровати. Или придумают что-нибудь похуже. Ты хочешь этого?
– Н-нет.
От него исходила уверенная решимость.
– Ты должна все время держаться меня, не отходить от меня ни на шаг. Ты можешь пообещать мне это? Ты сможешь довериться мне и слушаться меня?
Довериться ему? Из всех вопросов, на которые ей приходилось здесь отвечать, этот, пожалуй, был самым трудным. Но выбор был прост: либо остаться здесь, либо исчезнуть в ночи вместе с ангелом тьмы.
Вернее, его не было.
– Да.
Он улыбнулся, и она, согретая теплом этой улыбки, вся обмякла. Не мешкая больше ни секунды, он подвел ее к окну, еще раз быстро оглядел улицу, вскочил на подоконник и прыгнул.
Она выглянула в окно и посмотрела вниз. Все фонари у дома уже прогорели – или их потушили. Стоя в темноте, он знаками велел ей прыгать вниз. Она забралась на подоконник, подобрала плащ и на мгновение замерла.
Затем прыгнула.
Глава 4
Никогда еще двадцать минут не тянулись для него так долго. А если учесть при этом, что жизнь никогда особенно не баловала его, это уже о чем-то говорит, сокрушенно думал Макс.
От страха у него ныло под ложечкой. Он тащил свою безумную пленницу по темным улочкам Парижа, спеша убраться подальше от лечебницы и скрыться в лабиринте переулков мрачного квартала Сен-Виктор. За каждым углом ему чудился французский агент, готовый отобрать у него Мари, а самого его отправить по инстанциям в сторону эшафота.
Хотя глупо ожидать, что они станут следовать каким-то формальностям, скорее всего они пристрелят его на месте. В конце концов, разве он не шпион, пробравшийся в логово врага и похитивший француженку?
Но отступать было уже поздно.
Он запыхался, мышцы его были натянуты до звона. Облезлые деревянные дома, громоздящиеся друг на друга, почти не пропускали лунный свет на узкие улочки, ужом протискивающиеся между ними. Редкий серебристый лучик добирался до мостовой, чтобы разбиться о маслянистую влагу булыжника. Вонь, густая и тяжелая, поднималась из-под сапог, словно напоминая, что там вовсе не дождевая вода, а содержимое ночных горшков и помойных ведер.
Хорошо хоть эта погода играет ему на руку: только несколько пьяных работяг, бредущих домой, да пара-другая потаскух с красными глазами встретились на его пути. Благодаря стараниям Вульфа и Флеминга он уже неплохо знал эту обратную сторону жизни Парижа. Только ближе к зиме на улицах ночного города закипит жизнь, когда тысячи крестьян, спасаясь от голода, хлынут из деревень в столицу, где превратятся в бездомных попрошаек.
А что касается разбойников, то они в Париже не переводились никогда, но в эту по-летнему теплую ночь они промышляли, скорее всего, в других местах – их охота сегодня была в парках и городских садах, а добыча поджидала их мастерства в фешенебельных предместьях Сент-Оноре и Курс-ла-Рейн.
Этой ночью только один разбойник пробирается по улицам Сен-Виктора. Макс поморщился. Разбойник. Так назвала его Мари Ему совсем не улыбается тащить ее на руках всю дорогу, но что ему остается делать? Вряд ли она сможет идти босиком по этой зловонной жиже на булыжной мостовой, а попробуй-ка догадайся, что в такое путешествие надо отправляться с туфельками для дамы под мышкой. Разве мог он предполагать, что найдет ее привязанной к кровати и полураздетой, ну, почти совсем раздетой.
Впрочем, последнее обстоятельство он старался не брать в голову.
Итак, его пленница оказалась не просто сговорчивой, но послушной, как ребенок. Она обвила руками его шею, и так крепко прижалась к нему, что он чувствовал биение ее сердца. Она молчала и уже ни о чем не спрашивала; видимо, ему удалось-таки внушить ей доверие.
Теперь главное не потерять его.
Он пробирался грязными проулками по заранее намеченному и не раз выверенному за последние два дня пути и изо всех сил старался не обращать внимания на нежные, трепетные токи, что струились от этого гибкого, податливого женского тела. Это просто страх, говорил он себе.
По крайней мере, это было единственное разумное объяснение, которое он нашел, чтобы скрыть от себя истинную причину ответной дрожи его тела.
Тонкий плащ и холщовая рубашка скрывали ее тело только от глаз, но он не мог не ощущать его близость.
Мягкое женское тело.
Его руки чувствовали плавные изгибы ее длинных ног, округлость ягодиц, тонкую талию, хрупкие плечи.
И еще кое-что, нежно прильнувшее к его плечу, и это кое-что никак нельзя было назвать хрупким, но размышлять об этом он решительно отказался.
Не красавица. Кажется именно так он однажды определил ее. Но разве мог карандашный набросок передать хоть малую толику того, что было в этой женщине? Он не передал ни малейшего изгиба ее тела, а оно было не просто прекрасно, а... мучительно прекрасно.
Все-таки в конце концов Макс вынужден был признать, что его одышка и дрожь в членах вызваны не одним только страхом.
Но и разложив по полочкам свой трепет и волнение, он не смог отвлечься, его мысли были целиком поглощены сладостным воспоминанием. Его руки не могли забыть то первое объятие во мраке, они помнили изгиб ее спины, грудь хранила тепло ее полных упругих грудей...
Он помнил огонь, вспыхнувший в нем тогда.
Воспоминания о том мимолетном, но крепком объятии было достаточно, чтобы кровь застучала у него в висках. Он неловко – и досадуя на себя за неловкость – перехватил Мари, меняя затекшую руку.
Может быть, не стоило тогда позволять себе эту вольность. Но ведь он хотел только успокоить ее. Убедить, что он ее муж. Ему необходимо было завоевать ее доверие, хотя бы для того, чтобы она отправилась с ним добровольно. И он добился этого.
