Александр Корделл - Поругание прекрасной страны
В общем, мистер Снелл здорово задурил Эдвине голову своими историями о битвах и об Итоне.
Она встала, вздохнула и провела руками по бедрам. Хороша у нее была фигурка — талия тоньше, чем отцовская шея, а плечи полные и круглые, и летние платья туго обтягивали ее острые груди. Она стояла перед зеркалом и, улыбаясь, причесывалась и вплетала в косы ленточки.
— Какой он там ни будь образованный, — продолжает Морфид, — а ощипать его, так и на рождественский обед не хватит. Не забывай, что тебе с ним придется спать. Итон Итоном, а мужу от жены нужны не только обед и стирка.
— Ужас что она говорит! — воскликнула Эдвина, обернулась и, подбоченившись, подступила к Морфид. — Ты ведь тоже не замужем! Откуда ты знаешь, что мужу нужно от жены?
— Ну, — шепчет Морфид, — иная девушка и без свадьбы много чего знает. Ты меня лучше об этом не спрашивай, а то я как сяду на своего любимого конька, так до утра проговорю.
Я исподтишка глянул на нее. Морфид откинулась в кресле, глаза ее были полузакрыты, высокая грудь вздымалась и опускалась, а на лице, озаренном воспоминаниями, одно выражение быстро сменялось другим — вот промелькнуло изумление, вот горечь; она вздохнула и потянулась с медленной, кошачьей грацией. Наверно, у Далилы был такой же вид в ту ночь, когда обрушились своды храма.
— Как хорошо, — прошептала она.
— Что хорошо? — быстро спросила Эдвина.
— Не важно, — сказала Морфид, одергивая юбку. — Так вот, насчет мужей. Чего тебе не хватает, Эдвина, так это опыта. Нельзя спешить с замужеством, не прогулявшись разок-другой в горы и не разведав, что и как. Такие, как Снелл, вовсе не всегда бывают плохи — может, он в постели орел. Помнишь того парня из Гилверна?
— Лемюэля Уолтерса?
— Ну да. Он был вроде тебя — тихонький, робкий, пугливый, как мышонок, а как сводила я его на гору два воскресенья подряд, так другой человек стал. А сейчас ему удержу нет.
— А Уилли Баргод? Он тоже?
— Не говори мне об Уилли Баргоде! — Морфид даже привстала. — Вид у него был страх какой невинный, а когда я пошла с ним в горы, чтоб научить его кое-чему, то не успела оглянуться, как он содрал с меня юбку и…
Я так тяжело дышал, что чуть не вывалился из кресла.
Сквозь ресницы я посмотрел на Морфид и встретил ее взгляд, устремленный мне в лидо.
— Да он спит, — прошептала Эдвина. — Спит как убитый. Расскажи мне еще, Морфид, а то ведь в этом году мне, наверно, придется лечь с мистером Снеллом в супружескую постель.
— Отец этого не допустит. Вот чертенок! Если эта мартышка спит, то я давно покойница. Навострил уши и не пропустил ни словечка с тех пор, как мы сюда вошли.
Она схватила меня за ноги и стащила с кресла на пол.
— Хватит рассиживаться — живо накрывай на стол и ни слова о том, что здесь слышал, а то я с тебя шкуру спущу!
— А почему это Эдвине можно знать, а мне нельзя?
Она дала мне подзатыльник.
— Нет, вы послушайте эту невинную крошку! Да ты тут такие завел знакомства, что сам, глядишь, мог бы меня кой-чему научить. Кто это в прошлое воскресенье шлялся с Полли Морган из «Барабана и обезьяны»?
— Я с ней не гуляю, — ответил я, вспыхнув.
— Рада слышать, а если попробуешь, я с ней живо разделаюсь. У нас приличный дом. Держись от нее подальше, пусть с ней Мо Дженкинс крутит; вот уж действительно два сапога пара — оба из подворотни, — об таких недолго и замараться.
— Тише, — шепнула Эдвина, — мать идет.
Я накрывал на стол и думал о Полли Морган.
Полли была настоящая красотка, фигурка такая, что на нее заглядывались даже взрослые мужчины, не говоря уже о мальчишках вроде меня или Мо, хоть ей едва исполнилось тринадцать лет. Она заплетала свои темные волосы в косы, как-то дразняще подрагивала бедрами при ходьбе, у нее была тоненькая, аккуратная талия, а выше — все, как у взрослой женщины, и ее яркие пухлые губы были всегда полуоткрыты, словно в ожидании поцелуя. Она снилась мне каждую ночь с того раза, как я пришел в «Барабан и обезьяну» купить виски от простуды; правда, мать почти все виски выпила с чаем.
— Добрый вечер, Йестин Мортимер, — сказала тогда Полли. — Вот редкий гость!
И она оперлась локтями о стойку и наклонилась вперед так, что мне стала видна затененная ложбинка у нее на груди.
— Добрый вечер, — ответил я, протягивая ей бутылку. — Пожалуйста, на два пенса виски от простуды.
— Для кого? — спросила она.
— Для отца, — сказал я.
Тут она усмехнулась.
— Ладно врать-то, парень. Пьянство тебя погубит — небось на собраниях общества взаимопомощи квартами глушишь. Того и гляди, еще спутаешься с гулящей Гвенни Льюис, хоть я насчет мужчин позлей ее буду.
Вот чертовка — это в тринадцать-то лет!
— На два пенса виски, — повторил я, — и придержи, пожалуйста, язык.
— Подумаешь, — бросила она. — Какие мы строгие! Но ты красивый мальчик, Йестин Мортимер, и я тебя прощаю. Ты мне уж давно приглянулся, так что, если захочешь провести со мной четверть часика на сеновале, брось в мое окошко камешек, и я к тебе выйду. А на соседей наплевать.
— Таких, как ты, дьяконы называют распутницами, Полли Морган, и на том свете гореть тебе в вечном огне. Давай быстрей виски, и я пойду.
— Верно, — сказала она, наливая виски и подмигивая мне через плечо. — Преисподней мне не миновать, вот я и стараюсь повеселиться, пока дело не дошло до сковородок. Удивляюсь я на тебя, Йестин. Другие мужчины и соверена за это не пожалели бы, а с тобой я согласна грешить даром. И нечего корчить из себя святого.
— Мне еще рано знаться с женщинами, — ответил я, покрываясь испариной, и потянулся за бутылкой. Она схватила меня за руку, и прикосновение ее сильной гладкой ладони было как ожог.
— Блаженны блудники, — прошептала она, — ибо остальные не ведают, чего лишаются. Никто ничего не узнает. Приходи в воскресенье в восемь часов к каменоломне, и сразу станешь на два года старше. Придешь?
— Не приду, — сказал я, дрожа как в лихорадке.
— Если не придешь, будешь первый такой дурак. — И, перегнувшись через стойку, она поцеловала меня в губы.
С этого дня Полли стала сниться мне по ночам, и еще долго — целых шесть недель — я не мог избавиться от этого наваждения.
Я побежал домой, крепко сжимая бутылку и проклиная Полли на чем свет стоит, а вечером пошел с Эдвиной на молитвенное собрание, чтобы очиститься от скверны. Но когда настало воскресенье, я оказался у каменоломни над Гарндирусом. Полли лежала в укромном местечке, и из-под ее задравшейся юбки виднелись красные подвязки.
— Добрый вечер, — сказала она и села. — Смотри-ка, он уже здесь, а говорил — не придет. Ну, пошли!
