Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии
С того дня пурпурный цвет стал цветом Александры.
Еще с первых дней, когда девочку, которой исполнилось только десять лет, впервые привезли во дворец, Гюльдане Султан поразила боль в ее глазах, свидетельствовавшая обо всех пережитых ею несчастьях и перенесенных страданиях. Человек, который украл ее, никак не соглашался ее продать, хотя за ним бегали все работорговцы. Пожилую женщину заинтересовали слухи об этом. Почему он не продает девочку, хотя ему за нее предлагают большие деньги? Почему отгоняет всех, кто хотел бы ее купить? Она приказала привести человека во дворец и сразу же поняла, что этот разбойник, привыкший всю жизнь воевать, любит украденную девочку, как родную дочь, и предпочел бы умереть, нежели увидеть ее в руках работорговцев.
– Пусть отважный воин поймет меня, я не хочу покупать ее, как рабыню, – сказала Гюльдане.
– Александра привыкла к свободному воздуху гор, лесов, рек. Здесь она будет чувствовать себя пленницей, госпожа.
– Сколько ты еще можешь ее прятать по караван-сараям, ты об этом думал? Ведь она растет.
В тот день мать крымского хана долго разговаривала с Тачамом Нойоном. На следующий день Нойон передал девочку людям, которых прислала Гюльдане.
Александра кричала и умоляла. «Ты продал меня, ты продал меня!» – плакала она и осыпала проклятиями человека. Она колотила его маленькими кулачками, совсем как в первую ночь. Сопротивлялась, не желая уходить со стражниками, пришедшими из дворца. Ей даже удалось изрядно расцарапать некоторых из них, но в конце она сдалась.
Девочка услышала голос Тачама Нойона:
– Да сопутствует тебе всегда удача, доченька.
– Будь ты проклят!
– Я сделал это ради тебя!
– Не бросай меня… Я ведь тебя не бросила. И ты меня не бросай.
Повозка удалялась, оставляя Тачама одного. Какой-то толстый татарин, изумленно смотревший, как крохотная девчонка перевернула вверх дном все вокруг, спросил: «Чего ты плачешь, воин?»
– Ступай подобру-поздорову, дурень. Разве мужчины плачут? Не видишь, мне пыль в глаза попала.
Но он плакал. Его очерствевшее сердце обливалось горячими слезами. Тачам Нойон смотрел вслед повозке до тех пор, пока она не скрылась из виду, и бормотал: «Я никогда тебя не брошу, доченька», вытирая тыльной стороной ладони слезы.
Когда повозка приехала во дворец, глаза Александры были красными от слез. Вывести ее из повозки тоже оказалось делом непростым – она вновь превратила все вокруг в поле боя. Были расцарапаны лица еще нескольких стражников и трех служанок.
На протяжении многих дней она сидела, забившись в угол. В тех, кто пытался открыть к ней дверь, швыряла первое, что попадалось под руку. Служанки рассказывали матери хана, как по ночам Александра молится: «Смилуйся, Матерь Божья, спаси меня». Первые дни во дворце девочка словно бы ждала, что на ее голову свалятся новые страдания.
Александра, погруженная в печальные мысли, услышала шаги снаружи. Она встала, открыла дверь и увидела, что к ней медленно подходит Гюльдане Султан, а позади нее следуют служанки. С того самого дня, как умер Менгли Гирей Хан, печаль не покидала лицо его жены. Александра почтительно согнулась перед пожилой женщиной в поклоне. Они очень редко виделись, потому что Гюльдане Султан теперь редко выходила из своих покоев. Иногда она звала Александру и отдыхала душой, слушая, как та поет песни.
Стоило только Александре попасть в Бахчисарайский дворец, служанки объяснили ей: «Не вздумай говорить прежде, чем заговорит госпожа. Ты не должна говорить раньше супруги Мехмед Гирей Хана и Ай Балы Хатун и матери хана Гюльдане Султан».
– Почему?
– Очень неприлично подавать голос раньше. А когда госпожи говорят, даже голову не поднимай.
– А это еще почему?
– Таковы правила.
– Что значит – правила?
– Уважение, приличия, скромность, обычай.
Александра назло сделала ровно наоборот. Она посмотрела прямо в глаза Гюльдане Султан и громко спросила:
– Зачем ты меня забрала к себе?
– А что, я плохо поступила?
Александру поразил голос женщины – звонкий, словно ручей, чистый, нежный.
– Мне здесь не нравится.
Пожилая женщина улыбнулась девочке, смело смотревшей ей в глаза, и нежно спросила: «Почему?»
– Они меня били. Выдирали мне волосы.
Чтобы доказать, что она говорит правду, Александра попыталась показать свои густые рыжие волосы, волнами спадавшие с плеч до пояса. Услышав эти слова, Гюльдане Султан резко повернула голову и посмотрела на служанок. Одна из них повалилась на колени и поцеловала подол ее платья.
– Она не хотела мыться, госпожа, – пробормотала служанка. – По-хорошему в хамам мы не смогли ее отвести. Решили проучить ради Аллаха…
Гюльдане Султан одним движением руки заставила дрожавшую от страха женщину замолчать. «А сейчас и мне влетит», – подумала Александра. Но этого не произошло. Голос женщины был, как и прежде, мягким.
– Ну-ка, расскажи, что с тобой сделали?
– Они били меня по рукам. Били меня по голове. Царапали мне голову расческой. Лили на меня горячую воду.
Пожилая женщина увидела, что глаза Александры наполнились слезами, и тихо сказала: «Подойди. Сядь рядом со мной».
Александра, которая думала, что мстит своим обидчицам, смело под растерянными взглядами служанок подошла к госпоже и запросто уселась рядом с матерью крымского хана на седир[23]. Для своего возраста она казалась высокой, но так как седир тоже был высоким, ноги у нее болтались в воздухе.
– Ты не любишь мыться?
Александра не задумываясь ответила: «Очень люблю».
– Тогда почему ты не хотела идти в баню?
– Я не могу мыться рядом с ними, они все смотрят на меня.
Женщина, отвернувшись, закрыла лицо рукой, чтобы никто не видел, как она смеется. Служанки, увидевшие, что гнев госпожи прошел, успокоились. «Хорошо, – сказала Гюльдане Султан, – раз уж ты очень любишь мыться, то отныне ты будешь в бане одна. Никто на тебя смотреть не будет, договорились?»
Александра, поклонившись, согласилась.
– Деточка, ты все еще хочешь знать, почему тебя сюда привезли?
Александра кивнула.
– У меня была дочь, точно такая, как ты. Если бы она была жива, она, может быть, была бы на тебя похожа. Но Аллах любил ее больше, чем мы, и забрал в рай. Ей не было еще и пяти лет. А другая моя дочь уехала очень далеко. Айше в стране Османов. Стала супругой султана Селима[24].
Голос пожилой женщины дрогнул, но она продолжила:
– Я думаю, что красивым и маленьким девочкам не место в отвратительных постоялых дворах, пивных, там, где слоняются пьяницы и разбойники, у них должен быть материнский очаг. Мы, конечно, не можем заменить тебе родную мать, но дом у тебя все же должен быть.
