Анна О’Брайен - Меч и корона
Высокие своды собора над головой давят на меня, воздух режет ноздри, словно острый охотничий нож, несмотря на то, что какая-то добрая душа позаботилась поставить рядом со мною жаровню. Легкие содрогаются всякий раз, как я вдыхаю воздух, хотя моя талия и обернута двумя теплыми нижними юбками. А выдох вылетает из ноздрей облачком белого тумана, Как и у всех английских баронов, коим хватило ума явиться сегодня сюда. А те лорды, что предпочли отсутствовать под предлогом нездоровья или дурной погоды… что ж, я не завидую им, когда они встретятся для беседы со своим новым государем. Это все равно что оказаться на острие меча.
Анри Плантагенет явился сюда потребовать того, что принадлежит ему по праву. И вместе с ним явилась я.
Ног я почти не чувствовала. Пальцы на руках покраснели и опухли от холода, я спрятала их под мантию, сжав в кулаки.
Приходится дорого расплачиваться за то, что я приехала сюда. Нестерпимо болят обмороженные места на лице, руках и ногах. И все же ничто — да, ничто! — не сможет омрачить мне нынешний день.
Слева от меня в тени громадной колонны стоит Аэлита. Кажется, сделавшись вдовой, она решила не расставаться со мной ни за что, даже в Англию приехала. Ну, об этом я не жалею. Мне приятно ее общество, когда Анри то и дело чем-нибудь занят. Она поддерживает меня без слов, одним взглядом — так повелось с тех пор, как мы вместе с нею ждали прибытия в Бордо Людовика Капетинга, который сватался ко мне. Тут мое внимание привлекает сын, которому сейчас год и три месяца. Агнесса держит его, а он брыкается и хнычет. Я чувствую, что сейчас он разбушуется. Он еще слишком мал для таких церемоний, однако я решила, что он должен быть здесь. Может, он ничего этого и не запомнит, но я потом стану ему рассказывать, как на его глазах отца и мать короновали королем и королевой Англии. И тут он перестал хныкать: юный Жоффруа протянул руку и отвлек моего сына, заговорщицки улыбнувшись и, по-видимому, пообещав ему какую-то новую проказу. Жоффруа — славный мальчик.
Торжественным шагом выходит вперед Теобальд, архиепископ Кентерберийский. Его широкое лицо лучится удовольствием: он добился для Англии того, что хотел. Я украдкой бросаю взгляд на Анри. Все, что я вижу на его лице, — горячее нетерпение поскорее завершить эту церемонию, однако это нетерпение он сегодня обуздывает твердой рукой. Анри прекрасно понимает, как важно все происходящее и какое впечатление он должен произвести на подданных.
Позади остался месяц с лишним тягостного ожидания в Барфлере, месяц морских штормов, ураганных ветров и вздымавшихся горами волн, из-за которых мы вынуждены были сидеть смирно, как пригнанные на рынок овечки. Потом Анри уже не мог больше вынести ожидания. Он ведь был не овечкой, а хищником — беспокойным, словно лев в клетке, какого я видела когда-то в Византии. Я слегка улыбнулась этим воспоминаниям.
— Мы уже целый месяц торчим здесь! — почти кричал Анри, укоризненно тыча пальцем в пространство.
— Это всем нам известно, — спокойно заметила я ему, хотя его гнев и отчаяние выводили из равновесия и меня.
— И совсем рядом — я туда доплюнуть могу! — Анри снова ткнул пальцем куда-то вперед. — Там Англия, у которой уже шесть недель нет короля. Кто знает, какие козни там затеваются, пока чертовы бури одна за другой держат меня здесь прикованным!
— С этим вы ничего не можете поделать. И там все знают, что вы приедете, как только сможете.
Анри отшвырнул книгу, которая на целых пять минут завладела его вниманием.
— Я рискну. Завтра я отплываю, что бы там ни было.
И пошел к двери, на ходу выкрикивая распоряжения.
Этого я в общем-то ожидала, и все равно сердце у меня екнуло, страх затопил душу.
— Анри! Не надо! Вспомните «Белый корабль», — крикнула я ему вслед.
Я говорила об ужасной трагедии, в результате которой прервалась бесценная жизнь. При кораблекрушении Генрих Первый потерял своего единственного сына, и страна оказалась ввергнута в кровавую пучину гражданской войны, ибо ее бароны не пожелали подчиниться женщине, Матильде, матери Анри. Неужто и я отдам его морю, потеряю, как потерял Генрих Первый свет очей своих? Допустить, чтобы Анри погиб в пучине морской — нет, этого я не вынесу.
— Плевать я хотел на «Белый корабль»! — крикнул он мне в ответ.
Но у самой двери резко повернулся на каблуках и снова подошел ко мне. Ласково взял за локти и поднял из кресла перед камином, в котором я так уютно устроилась. Шитье упало на пол, Анри рассеянно наступил на него сапогом.
— Я отправляюсь завтра, вы не заставите меня передумать. Но вы со мной не поедете. Пока еще не время. Это слишком опасно.
Он с сомнением окинул глазами мою фигуру.
Не поехать с ним? Ну, нет! Этого я не допущу. Не для того я приехала на побережье, чтобы теперь остаться в одиночестве. Не для того выносила все эти недели нетерпение и приступы гнева Анри, вышивая тем временем алтарный покров (меня не волновало, закончу ли я эту вышивку), чтобы теперь меня тихонько отправили домой — в Руан, в Анже, пусть даже в Пуатье. Да, меня пугали бури, вздымавшиеся стенами морские волны, но ничто не помешает мне отплыть вместе с ним.
— Я не желаю, чтобы вы оставляли меня, Анри.
— Элеонора…
— Если вы отправляетесь в Англию, то и я вместе с вами.
Агнесса и Аэлита, два наших критически настроенных слушателя, обменялись понимающими взглядами — вероятно, они прикидывали, чем закончится этот спор. Анри заметил обмен взглядами и отреагировал так, как и следовало ждать от мужчины.
— Вон! — приказал он им.
Они подчинились.
— Ради Бога, Элеонора! — воскликнул он, как только дверь снова закрылась. — Вы же не в том состоянии, чтобы путешествовать.
— Вы сами пригласили меня сопровождать вас.
— Но это было до того, как мы застряли здесь. Вы посмотрите на себя. Вы стали полной и круглой, как яйцо! — Я не успела даже открыть рот, чтобы опровергнуть нарисованную им картину, вовсе мне не льстившую. — Вы ведь не будете слишком неуступчивой, а?
Я вскинула голову. Я как раз собралась быть очень неуступчивой.
— Я еду с вами вместе, Анри, даже если мне придется родить на этом чертовом корабле.
На Анри это не произвело впечатления.
— Послушайте меня, Элеонора. Никуда вы не поедете.
— Тогда я сама найму корабль, раз нет другого выхода! Поплыву одна!
Дай Бог, чтобы не дошло до этого.
— А я запру вас в этой жалкой крепости, если другим путем не смогу отговорить от опасного путешествия.
— Покажите мне тюрьму, двери которой нельзя было бы отпереть пригоршней золота!
— Элеонора! Ради Бога!
