Элизабет Чедвик - Победитель, или В плену любви
— Поскольку ты собираешься принять участие в турнире в эти следующие три дня — мой тебе совет: прикрывай свою спину, парень. Для меня не будет сюрпризом увидеть предательский удар.
— А что сказал король?
Чувство холода волной прокатилось в животе Александра. Его собственный кодекс гласил обращаться с людьми честно, и он надеялся, что они обращаются с ним честно в ответ. В отношении Уильяма Маршалла эта надежда сбывалась абсолютно, но другие люди придерживались других ценностей.
— Я не знаю точных слов, но он сказал, что аннулирование не обсуждается, что брак был заключен до смерти и что ничего нельзя сделать. Но Стаффорд не избавился от глубокой обиды. Он все еще здесь и собирается посетить турнир. Странно, разве ты не сказал так о человеке, который имеет причину ненавидеть сам вид турнирных рыцарей?
Дженкин почесал ухо, потом палец и наконец добавил:
— Итак, на твоем месте я бы следил за своей спиной, пока не окажешься под защитой стен.
— Ты думаешь, Стаффорд будет интриговать, добиваясь моей смерти?
— Конечно, это проще, чем добиться аннулирования. — Дженкин смотрел на него проницательно. — Понятно, что я могу ошибаться, но я потратил слишком много лет, наблюдая худшее в людях, и в одиннадцати случаях из дюжины я оказывался прав. Если у тебя есть хотя бы остатки разума, ты найдешь причины не принимать участие.
Александр покачал головой.
— Я не могу так поступить.
— Ладно, таков твой удел. Это идет твоя жена? — Облизнув свою ладонь, Дженкин провел ею по волосам. — Не слишком похожа на Томаса Стаффорда, не так ли?
Александр повернулся и увидел Манди, приближающуюся к нему, одной рукой держа Флориана, другой — продолговатую корзинку. Блестяще-золотая ткань виднелась наверху. Манди шла, чуть покачивая бедрами, и она улыбалась жизни.
— Если ты скажешь ей хоть слово, клянусь, что убью тебя собственными руками, — проговорил Александр.
— Не надо ревновать меня. Я просто старый человек.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — остановил его Александр предостерегающим жестом.
Дженкин пожал плечами.
— Ах, думайте обо мне что хотите, — капитулировал он и отвел кинжал, который Александр направил на него. — Будет готово завтра в полдень. Предложение о службе все еще в силе?
— Я никогда не беру назад свое слово, даже если дал его впопыхах, — Александр сказал с кривой усмешкой и обнял Флориана, подбросив его над собой.
— Папа, папа, представляешь, я видел человека, который мог проглотить меч!
— В самом деле? Ну, это обычный трюк.
— Я сказала, чтобы он не пытался пробовать сделать это сам, — засмеялась Манди и обняла мужа.
Она скользнула взглядом по мастеру, который приветливо кивнул и поклонился, при этом продолжая ковыряться в ушах.
Александр увел свою маленькую семью прочь от Дженкина и пересек уже размеченное турнирное поле.
Старые знаки, звуки и запахи неожиданно проявились теперь.
— Что там насчет твоего слова? — спросила Манди.
— О, ничего. Я знаю его еще с турниров в Англии. Он не самый приятный для общения, но нет никого лучше его в работе. Я пригласил его провести зимние месяцы в Эбермоне.
— Тогда почему ты хмуришься?
— Ничего подобного. Просто солнце светит в глаза.
Она бросила на него взгляд, в котором сквозило недоверие.
Александр даже не собирался разубеждать ее. Он знал по опыту, что изменение направления разговора было далеко не самой мудрой, но зачастую действенной уловкой.
— Для чего это? — Он показал на полотно золотой ткани в корзинке.
— Нам понадобится знамя, которое будет реять над отрядом из Эбермона, сражающимся на стороне Маршалла, — сказала она. — Если я начну шить сейчас, оно будет готово к началу турнира.
Это заслуживало поцелуя. И слушая, как она говорит так практично о будущем, он преисполнился веры в то, что преодолеет все, о чем предупреждал Дженкин.
Флориан втиснулся между родителями, требуя внимания, требуя, чтобы Александр подошел и посмотрел на человека, который может глотать меч.
Александр потрепал тугие завитки волос на голове сына.
— Ладно, пойдем, непоседа, — сказал он с улыбкой и, отгоняя беспокойство, решил наслаждаться днем.
Удо ле Буше наслаждался этим днем тоже. Новости о большом турнире распространялись подобно пожару, и как турнирный рыцарь он был востребован, что давало ему возможность назначать свою цену.
Уильям Маршалл возглавлял один отряд. Его соперником был Уильям Солсбери, незаконнорожденный сводный брат самого короля, и оба они были лучшими друзьями. Турнир был только демонстрацией, развлечением для королевы и шансом для сражающихся немного выплеснуть энергию в ратных подвигах. Мысль об этом забавляла ле Буше, который не умел играть мягко. Наносить удары и быть проклинаемым… Он рассчитывал получить утром как можно больше выкупов. И еще лучше — пустить кровь своим жертвам…
— Так чью сторону выбрать? — спросил он у рыжеволосой молодой женщины, растянувшейся обнаженной рядом с ним после удовлетворения желания. Она стоила дорого, но цена окупалась ее умением и ее внешностью. И он не жалел денег на нее. — Пемброук или Солсбери?
— Кинь монетку, — промурлыкала она, водя пальцем по волосам на его груди. — Но разве Пемброук не имеет репутацию величайшего турнирного рыцаря на всем свете?
— В его молодости — возможно. А сейчас он миновал свое пятидесятилетие.
— Кто заплатит тебе больше? — Она переместилась вдоль его тела, расположив свои шелковистые бедра над его пахом.
Ле Буше потянулся к выпуклостям ее груди. Запах розового масла проникал в его ноздри. Ее губы и соски были подкрашены косметикой.
Женщина ласкалась, встряхивая стрижеными волосами.
— Еще не знаю.
Ее голос был наполнен желанием, и его мужское естество наливалось новой энергией. Он поднял ее бедра, усадил и вошел в нее. Она прерывисто дышала и крутилась вокруг его бедер, ее мышцы скользили вверх и вниз по его бедрам, как пальцы музыканта по костяной флейте. Его челюсти сжались, и он начал прерывисто дышать.
Второе соитие, горячее и более страстное, чем первое, оставило его почти без сил, и он погрузился в полубессознательную дрему, сладко окутавшую его тело, и его сердце стучало в груди.
Он слышал плеск воды и хохот женщин из купальни неподалеку, стоны другого рыцаря в комнате позади. Звуки медленно разносились и начали волнами вплетаться в ткань его возбужденного сна.
…Вода превратилась в залитый солнцем берег реки, и он ехал вдоль кромки воды на жеребце и увидел молодую пару, сидящую в тени под ивой. У девушки были копна бронзово-каштановых волос и сверкающие серые глаза. Ее собеседник был гибкий и темноволосый, и когда он повернулся, глаза Удо остановились на золотом кресте, блеснувшем в вырезе его распахнутой туники. Ни шрама на лице, подтянутый и стройный, Александр де Монруа вызвал у него приступ горькой и злой зависти.
