Айрис Джоансен - Горький вкус времени
– Руби, Франсуа. – Он добавил соломы и дров в жаровню, шар поднялся, натянув канаты, и в этот момент Франсуа обрубил их.
Жан-Марк с широкой улыбкой обернулся к Жюльетте.
– Туман рассеивается, и дует сильный западный ветер. Кто-то сказал мне, что это добрый знак.
– Этот кто-то, должно быть, очень умный. – Жюльетта отчаянно вцепилась в руку Жан-Марка, когда шар стал подниматься над землей. Она видела Катрин и Франсуа, стоявших рядом и махавших им руками. Их фигуры стали расплывчатыми, а потом она перестала их видеть. Шар взмыл в небо высоко над крышами Парижа. – Это очень добрый знак.
26
Золотой Пегас сиял при свечах красотой чистой и ужасной, как сама добродетель.
– Это найдено в доме той женщины – Дюпре? – Робеспьер скрыл охватившую его радость. Он всегда мог контролировать свои эмоции. Танцующий ветер у него. Всю свою жизнь он слышал рассказы об этой статуэтке, и вот она перед ним.
Лейтенант рассказывал:
– Мы перерыли весь дом, но не нашли никаких бумаг или сведений относительно дофина. – Он бросил небрежный взгляд на статуэтку, поставленную им на стол перед Робеспьером. – Но нам показалось подозрительным, что в доме предателя оказалась дорогая статуэтка, и я принес ее тебе, а не в кабинеты Национального конвента, как мы обычно поступаем с конфискованной собственностью.
– Ты правильно сделал. Нет сомнения, что изменники получили ее в награду за свое вероломство. – Робеспьеру отчаянно хотелось протянуть руку и дотронуться до изумрудного глаза, но он усилием воли подавил желание. Лейтенант явно не имел ни малейшего представления о том, какое великое сокровище он передал ему. И ни в коем случае не должен узнать об этом. – Естественно, эта находка должна остаться в тайне, как и все, что произошло сегодня вечером. От этого зависит безопасность республики.
– Конечно, гражданин Робеспьер. – Лейтенант поколебался. – Но разве мы не должны сообщить Конвенту, что мальчик бежал из Тампля?
– Нет! – Робеспьер постарался говорить спокойно и убедительно. – Я не сомневаюсь, что очень скоро мы поймаем его, но если пройдет слух, что вся Национальная гвардия оказалась не в состоянии предотвратить его побег, то честь республики будет непоправимо задета.
– Но ведь все будут знать, что мальчика больше нет в Тампле. – Лейтенант так и не мог сообразить, что же придумал неподкупный Робеспьер.
– Я уже направил в Тампль делегацию для того, чтобы взять его у Симонов под свое попечение. В распространенном заявлении мы укажем, что мальчик теперь находится в одиночном заключении и никому не разрешается его видеть.
– А Симоны не станут…
– Ты считаешь, Симоны откажутся подтвердить то, что я им прикажу?
Лейтенант подавил дрожь, встретив взгляд холодных глаз Робеспьера.
– Я уверен, что они повинуются тебе, гражданин. – И попятился к двери. – С твоего позволения, я проверю, нет ли сообщений от людей, обыскивающих Гавр.
– Ступай. – Робеспьер поторопился его отпустить, он по-прежнему не сводил глаз со статуэтки. – Только помни, что под страхом казни никто не должен знать об этом.
– Можешь рассчитывать на меня, гражданин. – Лейтенант почтительно склонил голову, повернулся на каблуках и поспешно вышел из комнаты.
Как только дверь за ним закрылась, Робеспьер протянул дрожащую руку и дотронулся до Танцующего ветра, олицетворявшего символ власти и высшую добродетель.
Годами Робеспьер стремился научить невежественный мир силе добродетели и террора – ее друга и защитника. А теперь словно некто высший глянул сверху и увидел свет, который он, Робеспьер, принес народу, и вознаградил этим великим даром.
«Впрочем, найдутся такие, кто может оспорить мое право как законного хранителя добродетели, воплощенной в статуэтке, – досадливо подумал Робеспьер. – Они назовут это кражей из сундуков республики». Сама мысль об этом привела его в дикую ярость. Он, Максимилиан Робеспьер, – вор? Он – человек, пославший тысячи изменников на гильотину, чтобы сохранить в чистоте добродетель республики? Это лишь доказывало, как мудро держать символ добродетели подальше от нечистых рук тех, кто даже не будет знать, как хранить его.
Однако он должен быть очень осторожен, и он обязан позаботиться о том, чтобы ни одна душа не узнала, что Танцующий ветер находится под его охраной. В своей спальне он поставил статуэтку на постамент, дабы только его глаза лицезрели эту красоту, черпая в ней вдохновение для труда во имя блага революции.
* * *Фургон медленно катил по закруглявшейся подъездной аллее лимонных деревьев по направлению к парадной двери усадьбы.
Нана безучастно провожала глазами необъятные дали. Ноги ее свисали с задней стенки фургона. Показались поля золотого ракитника, едва начавшего цвести. «Куда ни кинь взгляд, нигде не видно ни домов, ни кафе, – мрачно подумала она. – Ни музыки. Ни лодок, плывущих по Сене, ни веселой болтовни торговцев. Только ветер, цветы и солнечный свет. И почему я вообще согласилась уехать из Парижа в эту цветущую пустыню?»
Однако Нана знала, почему поехала в Вазаро. Даже Париж виделся ей серым и уродливым после недель, проведенных в темном, искореженном мире Дюпре. А что это место, что другое – какая разница!
Робер остановил фургон у парадной двери, оглянулся и улыбнулся ей.
– Вы когда-нибудь видели такую красоту, Нана?
«Я предпочла бы увидеть цветы в тележке цветочника на Новом мосту», – подумала Нана. Но старик казался таким счастливым, что она выдавила из себя улыбку.
– Что ж, здесь, конечно, очень много цветов. Мари спрыгнула с фургона. Ее стройное жилистое тело так и излучало энергию.
– Что это мы сидим? Уже скоро вечер, а фургон надо разгрузить до темноты. Пойду посмотрю, не найдется ли кто тебе в помощь, Робер. – Она направилась вверх по ступенькам и быстро постучала в дверь.
Нана осталась там, где была, – на подстилке в фургоне. У нее будет достаточно времени подвигаться, когда они все примутся за трудоемкую работу по разгрузке картин и мебели, которые Жан-Марк отправил в Вазаро на хранение.
– Привет.
Нана опустила взгляд и увидела стоявшего в нескольких метрах от фургона маленького мальчика с кудрявыми черными волосами и глазами такими же чистыми и синими, как Сена в солнечный день.
– Ты, наверное, Нана. – Мальчик улыбнулся ей, и у Нана возникло странное ощущение, что тьмы внутри ее коснулся солнечный луч. – Катрин прислала записку с сообщением, что ты приедешь. Меня зовут Мишель.
* * *Жюльетта, Жан-Марк и Людовик-Карл прибыли в Чарлстон третьего марта 1794 года. Седьмого марта отец Жан Бардоне сочетал браком Жюльетту и Жан-Марка, и они временно поселились в симпатичном доме из красного кирпича на Делани-стрит.
