Мари Кордоньер - Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты
Александр взял за руку свою мать и подвел ее к бабушке.
— Позвольте представить вам мою мать, леди Эмабел Верн, — сказал он.
Бабушка и леди Эйми обменялись поклонами, но не сказали друг другу ни слова. В зале была такая тишина, что можно было услышать, как пробежит мышь. Вдруг распахнулась дверь библиотеки, и из нее, дыша как загнанная лошадь, вывалился сэр Генри. Одет он был необычно скромно: простой черный сюртук и брюки.
Я вспомнила, каким попугаем он выглядел совсем недавно, и едва удержалась от усмешки.
— Наконец-то мы имеем честь видеть пред собой вас, леди Верн! — сказал он визгливым высоким голосом, каким говорят истеричные женщины. — А этот молодой человек, конечно, один из наших многочисленных американских родственников…
— Дорогой Генри, этот молодой человек, — оборвала его бабушка и спокойным холодным тоном продолжала дальше: — находится у себя дома, тогда как мы у него в гостях! Вы, кажется, решительно ничего не поняли из того, что говорил адвокат Пейн. Брэдшоу, — повернулась она к своей верной помощнице, — распорядитесь, чтобы леди Эмабел хорошо устроили. Мы покинем этот дом после похорон, — заключила она.
Леди Эйми быстро подошла к бабушке и взяла ее за Руку.
— Не надо волноваться, дорогая моя, — сказала она. — Мы не захватчики и приехали сюда только потому, что сопровождали Валерию. Мы не собираемся ничего менять, пусть все остается по-старому. Но, ради Бога, скажите мне, о чьих похоронах вы говорите?
— О похоронах лорда Уильяма, мадам, — вмешался сэр Генри, — который скончался два дня назад. — Я обратила внимание, что он не признавал за ней титула леди. — Вскоре после посещения адвоката с ним случился удар, и он умер спустя несколько часов, не приходя в сознание.
Сэр Генри шагнул к бабушке и, отстранив леди Эйми, взял ее под руку. Я видела, как покраснело от гнева лицо Александра, как сжались его губы. Был ли вызван гнев невежливостью сэра Генри по отношению к его матери или невозможностью свести счеты с лордом Уильямом — этого я не могла понять. Как бы там ни было, лорд Уильям должен был предстать перед Божьим Судом, и людское мнение уже не имело никакого значения.
— Мы глубоко сочувствуем вашему горю, леди Мери, — сказала Эйми О'Коннелл, которая теперь стояла рядом с Александром, взявшим ее под руку. — Мой сын хотел лишь торжества справедливости!
— Вы можете говорить все, что угодно, — громко заявил сэр Генри. — Между прочим, хотелось бы знать: те ли вы люди, за которых себя выдаете?
— Перестань болтать, Генри! — оборвала его бабушка почти тем же самым тоном, каким это очень часто делал лорд Уильям.
Краска сошла вдруг с лица сэра Генри, и он не проронил больше ни слова.
— Я с удовольствием предоставлю вам возможность ознакомиться с документами, — сухо заметил Александр О'Коннелл, — но в данный момент было бы желательно немного согреться после дороги хотя бы чашкой чая.
Сэр Генри кивком головы пригласил его пройти в библиотеку.
— Валерия, проводи, пожалуйста, леди Эмабел в красную гостиную. Побудьте пока там. Сейчас я скажу, чтобы вам принесли что-нибудь поесть.
Мне было приятно снова выполнять приказы бабушки, и я повела леди Эйми в гостиную, которая была поистине святилищем моей бабушки.
В камине весело потрескивали поленья, на покрытом скатертью столе горели свечи. Я заметила, что леди Эйми с неподдельным любопытством осматривает комнату.
— Мне кажется, смерть мужа так сильно расстроила вашу бабушку, Валерия, что она довольно сухо приняла вас, — сказала леди Эйми, снимая перчатки.
— Думаю, — ответила я, — она расстроилась бы гораздо больше, если бы Брэдшоу предупредила ее, что нашла себе другое место. Она очень уважала деда, но ей всегда были неприятны его несправедливость и стремление властвовать. Я думаю, что она воспринимает его смерть как освобождение. И, к своему стыду, признаюсь, что разделяю с ней это чувство…
Леди Эйми поглядела на меня и кивнула головой, видимо, соглашаясь со мной.
— Валерия, — сказала она озабоченно, — тебе надо немедленно переодеться.
— Сейчас, — ответила я. — Пойду только взгляну, как там Эдвард. Надеюсь, Питерс по-прежнему заботится о нем.
«Пока разжигают камин в моей комнате, я успею поздороваться с ним», — говорила я себе, идя по коридорам и переходам замка. Всюду царила необычная тишина — слуги покинули замок после смерти деда.
Я заглянула сначала в классную комнату, потом в спальню — там никого не было. Кровать была убрана, на ней, очевидно, никто не спал. Где же Эдвард? Я вернулась в классную комнату, подергала за шнур, но Питерс почему-то не приходил. Возможно, уволился или его уволили. Меня вдруг передернуло — такой холод стоял в комнате. На камине я увидела медный подсвечник с тремя восковыми свечками и коробку спичек. Я зажгла свечи и, взяв подсвечник, пошла искать Эдварда. Ведь должен же он где-то быть?
Я обошла все комнаты второго этажа, так нигде и не найдя его. В раздумье стояла я в коридоре, соображая, что делать дальше. По деревянной лестнице можно было подняться на мансарду. Но стоило ли это делать? Я знала, что там давно никто не живет.
Держа в руке подсвечник, я стала медленно подниматься по крутой грязной лестнице. Нити паутины цеплялись за мои волосы, облепляли мне лицо. Открывая двери комнат, я шла по низкому — потолок над самой головой — коридору. И вот в одной из таких комнат с наклонным, затянутым паутиной потолком и до того грязным чердачным окном, что через него ничего не было видно, мой взгляд упал на деревянные нары, под которыми стоял ночной горшок. На нарах лежал Эдвард. Он был привязан ремнями, во рту торчал кляп.
— Что они с тобой сделали, Эдвард! — крикнула я и бросилась к нему.
Поставив подсвечник на табуретку, одиноко стоявшую посреди комнаты, я попыталась развязать ремни. Глаза Эдварда были закрыты, и я подумала, что он лежит здесь уже несколько дней. Я нащупала кончиками пальцев пульс на его запястье.
— Жив, — вздохнула я.
Ломая ногти, я развязывала ремни, все время спрашивая себя, кому понадобилось заключить бедного юношу в эту грязную комнату, похожую на тюремную камеру. Деду? Сэру Генри? Очевидно, либо тот, либо другой хотели избавиться от него и нашли этот способ наиболее подходящим.
Я с трудом вытащила из его рта кляп и стала легонько хлопать по щекам, чтобы привести в сознание.
— Эдвард! Дорогой! Очнись! — повторяла я десятки раз, как вдруг он, не открывая глаз, сказал:
— Пить! Надо пить! — и, повернувшись, столкнул меня с края нар на пол.
Я еще не успела встать на ноги, как пронзительный, раздирающий душу крик заставил меня закрыть уши руками.
