Людмила Сурская - Проклятая война
Расставшись с женой, он поехал собираться на приём. Их отправилась группа. Начистились и навели на себя блеск. Всё-таки победители. Опять же едут не куда — нибудь, а к иностранцам. На окраине Висмара, не доезжая до поста, их встретили британские офицеры. Поехали за ними. Ждало не большое мероприятие с флагами, салютом. Переглянулись: хозяева в полевой форме, а они прикатили при параде. Монгомери пригласил Рутковского в зал. На стене карта. Улыбаясь, он предложил сфотографироваться около неё. Рутковский не возражал поняв — так задумано по протоколу. Да, ради бога! Какая ерунда, он попозирует. Но на ходу вворачивает ему:
— Всё это мило, но как вы объясните высадку десанта в наш тыл. Мы ведём кровопролитные бои, Гитлер бросил против нас всё, что у него ещё осталось… и тут, увы, в нашем тылу появляется ваша дивизия. Хорошо хлопцы разобрались, а если бы нет… Ваше командование даёт отчёт своим решениям?
У переводчика вытянулось лицо. Но маршал приказал переводить и желательно точно.
Он не без удовольствия заметил, как союзник смутился и доверительно сообщил, что немцы капитулировали перед ними ещё три дня назад. Но Рутковского так просто не сбить и он, натянув маску вынужденной любезности, продолжил гнуть своё:
— Тогда с какой целью вы вклинились между нашими частями? Не является ли это попыткой заявить претензии после войны на эти территории?
В лице фельдмаршала что-то дрогнуло, он покраснел и, оправдываясь, пытался заверить, что это было сделано исключительно для контроля порядка, на освобождённых территориях. Звучало несколько комично. Гитлеровцев разгромить сил хватило, а порядок наводить русские без англичан не смогут. Англичанин, принуждённо улыбаясь, постарался в дальнейшем увиливать от вопросов и пригласил на "фуршет". Рутковский предложил тост за непобедимого русского солдата. Стоя выпили по бокалу вина, сжевали по бутерброду и поговорили. "Да, не густо" Когда возвращались, мужикам пришла идея. Пригласить их с ответным визитом и угостить гостей по — русски, а не с бутербродами "А ля фуршет". От тех бутербродов всем было скучно. Вернувшись к себе, организовали коллективный праздничный ужин и отметили по своему день Победы.
А насчёт идеи? Задумано сделано. Девчата постарались, Люлю с Адой, Хелену он тоже привлёк. Продумали и торжественную часть. В почётный караул поставили кубанцев. В конном строю в полной казачьей форме. Загляденье. Англичане крутили головой и восторженно переговаривались. Потом Рутковский пригласил их в зал, где обильно и со вкусом были сервированы столы. Англичан такой приём ошеломил. Монтгомери был смущён. Сидя за столами все расслабились, и беседа приняла задушевный характер. Наши женщины были выше похвал. В заключении выступил фронтовой ансамбль. Англичан пришлось развозить. Офицеры смеялись: "Все были в таком виде, что лучше и не бывает".
На Москву потянулись эшелоны с победителями. Домой! Домой! Домой! — пели колёса бегущих по путям вагонов. Возвращались смертельно уставшие фронтовики-победители, они не в силах поверить, что всё позади, потому что в их глазах ещё плывут картины тяжёлых боёв. Они драпали, отступали, но всегда знали, были уверены, что победа будет за ними. Поэтому и победили. Сейчас они победители все. Члены одного братства, фронтовая семья. И забота у всех одна была — врага колотить. А завтра кто-то встанет к станкам, кто-то сядет на трактора, а кто-то с трофейным оружием и орденами Славы пойдёт грабить и убивать. С этого дня их дороги расходятся. У каждого своя жизнь начнётся. Всё это Рутковский понимал, глядя в след уходящим составам. Радость и грусть распирали его грудь.
Время было с утра и до вечера с одной стороны возвышенное с другой сумасшедшее. Очень много вобрало оно в себя… А семья была рядом. Сестра Хелена жила с ним под одной крышей. Юлия готовила его любимую еду и ждала к обеду, как водится ворчала за Аду. Он потакал её занятием по вождению мотоцикла и машины. Дочь мешая ложкой в тарелке отмалчивалась. Получал он. Выручил телефонный звонок. Позвонил Сталин, поделился своей идеей о проведение Парада Победы. Он был за. В Генеральном штабе закипела работа. Все понимали, что этот парад должен быть особенным. Со всех фронтов ехали в Москву сводные полки. Шли тренировки и шились мундиры.
24 мая с семьёй вылетел в Москву. В Георгиевском зале устраивался приём в честь командующих войсками Красной Армии. Он бродит под руку с Юлией и Хеленой по залам. Почему-то вспомнилось начало службы. Первые бои и первые награды: Георгиевские кресты. Он был уверен в смутные дни Гражданской войны, что жизнь страны не возможно зачеркнуть и запретить. Знал, что нужно подождать. Всему придёт своё время: вернутся офицерские погоны, георгиевские ленты, генеральские звания, главное, чтоб была и вела любовь к Родине. И вот он маршал. На груди две звезды героя. А вокруг знакомые лица, друзья и Юлия. Дружеские объятия, рукопожатия, улыбки находят их везде. Звон хрусталя, тосты, в глазах, сердцах у всех одно: "Победа!" Они награждены с Жуковым первыми именно такими орденами. Говорил Сталин. Потом концерт. Праздник и мирная жизнь. А он всё ещё там, в боях, на огненной полосе. Знал — это пройдёт не скоро. Он будет вскакивать по ночам, а она, целуя и успокаивая, уложит его на свою ручку и приласкает к себе. Юлия, улыбается.
Артисты, не в вообразимых нарядах дамы. Жёны замов Жукова почётным эскортом шествуют за мадам Жуковой, преданно смотрят ей в рот. Юлия держалась со всеми генеральшами ровно и далеко. Всё это раболепство ей как и Косте чуждо.
Хелена, желая их оставить одних, всё посмотрела, и ссылаясь на усталость, попросила отправить её домой. Он вызвал машину. Они остаются одни и долго-долго танцуют. Потом усталые бредут по ночным, но шумным улицам. Он крепко обнимает эту маленькую женщину, наклоняется и шепчет:
— Японцы говорят: чем спелее вишня, тем слаще плоды. Это точно, чем дольше наша любовь, тем она слаще. Безумно тебя люблю. Я немного пьян. Пьян: от мира, от счастья, от твоего такого мирного и элегантного наряда. Как он тебе идёт. Как ты мила и прекрасна.
Огоньки салюта зажигают в её глазах светлячки, она улыбается и отвыкшая от каблуков спотыкается, он подхватывает её на руки и ныряет в тихий, тёмный подъезд. Её шёпот сквозь смех только распаляет его. Она посмеиваясь всё-таки игриво шепчет:
— Увидят, скажут, сошло старичьё от счастья с ума.
Он не спрашивает — счастлива ли она с ним? Эгоистично уверен, что непременно. Просто прислоняет её к стене и целует.
— Пусть говорят, что хотят, это мой день, я имею право на счастье.
Юлия улыбается. Он, конечно, имеет. А разве она нет? В чём же её счастье? Наверное, всё же вот в нём. В её большом, улыбчивом эгоисте перед котором капитулируют все женщины, но его сердце и душа принадлежат только ей.
