Роберта Джеллис - Нежный плен
— Выпей с нами и отпразднуй… — Адам собирался уже было договорить «усмирение короля», но из уважения к графу Солсбери сказал: —…новый мир.
— Ба! — пренебрежительно воскликнул Джеффри и повернулся, намереваясь вернуться в постель.
— Подожди, Джеффри! Скажи мне, что здесь плохого? — спросил Иэн.
Он был явно опечален. Обычно Джеффри отличался мягкостью характера. Он был добродушен и необыкновенно терпелив, даже когда лежал прикованный к постели. Раздражение было совершенно не свойственным ему, неестественным.
— Ему не нравится шестьдесят первая статья, — сказал граф Солсбери каким-то неживым голосом.
— Джеффри! — Это Адам решил развить тему, которой старшие из осторожности старались избежать. — А где гарантии, что король будет соблюдать остальные статьи? Без шестьдесят первой статьи Хартия вольностей стоила бы не больше других обещаний Джона. О… прошу прощения, милорд. — Адам густо покраснел и сконфуженно уставился на кубок с вином.
— Во всяком случае, бароны поверили ему, — заметил граф Солсбери.
Иэн повернулся и посмотрел на графа. Губы его шевельнулись, он сглотнул. Он впервые встретился со своим Другом, вернувшимся из Франции. «Граф Солсбери знает Джона как самого себя», — промелькнуло в голове Иэна.
— Думаю, король смирится с соглашением, — поддержал графа Иэн. — Не уверен, что полностью согласен с шестьдесят первой статьей, но она послужит напоминанием Джону, если время от времени он будет забывать о других своих обещаниях. Это не значит, что так и будет, только…
Джеффри переводил глаза с одного лица на другое.
— Чертовски хотелось бы, чтобы вы оказались правы, — сказал он почти спокойно. — Но, говорю вам, я не верю в это. Для меня сам факт, что Джон подписал хартию, содержащую такую статью, означает лишь одно — он знает, как обойти это соглашение.
Граф Солсбери промолчал, глядя на кубок с вином, который держал двумя ладонями. Иэн глянул на него и снова перевел взгляд на Джеффри. Тот тяжело вздохнул.
— А если все вы думаете, что подписание одной хартии или даже десяти угомонит заговорщиков, то либо обманываете сами себя, либо гораздо глупее, чем я думал. Эта статья дает им право на бунт. — С застывшим от отчаяния лицом Джеффри направился к столу — короткий шаг, длинный шаг — и схватил стоявший на нем кубок. — Я выпью за мир, но, поверьте мне, джентльмены, вам стоит держать свое оружие наготове, потому что нас ждет настоящая война.
29.
В девятнадцатый день июня бароны Англии — как мятежники, так и преданные королю, повторили клятву верности ему. Джеффри присягал вместе с остальными, а затем попросил разрешения удалиться, на что получил охотное согласие. Поскольку леди Элинор вернулась в Роузлинд, Джоанна уехала в Хемел и встретила Джеффри там.
Вскоре она пришла к выводу, что лучше бы ей остаться дома. Джеффри приехал мрачнее тучи, и ничто, казалось, не могло изменить его настроения. Часто, даже когда они занимались любовью, Джеффри, вместо того чтобы уснуть после нескольких полусонных, нежных слов, вставал и начинал метаться по комнате — короткий шаг, длинный шаг, короткий шаг, длинный шаг… Если Джоанна спрашивала, что тревожит его, он обычно возвращался в постель и притворялся, что хочет спать, но однажды резко повернулся к жене и сердито сказал:
— Ты хотела, чтобы я возненавидел войну. Что ж, твое желание исполнилось: я ее истинно ненавижу!
Джоанна уже не задавала вопросов, решив, что страдания Джеффри отразились не только на его теле, но и на душевном состоянии. К своему немалому удивлению, она обнаружила, что не испытывает презрения к его страху. Любовь прощает все. Джоанна мучилась лишь оттого, что не могла утешить мужа. Она молилась о мире с тем пылом, какой всегда подавлял ее собственный страх. Голос ее дрожал от нежности, когда она говорила с мужем, когда признавалась ему в своей любви. Несмотря на все ее отчаянные старания, Джеффри оставался таким же мрачным. Возможно, любовь, наконец открывшаяся ему, только раздражала его.
Молитвы Джоанны не были услышаны. Поначалу приходили как будто неплохие известия. Джон, похоже, пытался вершить справедливый суд и соблюдать букву Хартии вольностей. Но вскоре слухи стали столь же нерадостными, как и настроение Джеффри. В июле верхушка мятежных баронов начала проявлять по отношению к королю оскорбительное высокомерие, а в августе отказалась покинуть Лондон и не позволила Джону и его людям войти в столицу. Джеффри ничего не сказал по поводу этих новостей.
Все свое время он посвящал обучению латников искусству сражения и совершенствованию своих навыков в верховой езде. Трех боевых коней серой масти предоставила ему Элинор взамен потерянных им.
Он занимался этим с той же унылой, мрачной напряженностью, отчего сердце Джоанны разрывалось на части. Джеффри всегда получал огромное наслаждение от любого вида военного искусства, а особенно ему нравилось обучать лошадей. Теперь же его как будто ничто не удовлетворяло. Поскольку Джеффри оказался прав насчет намерений Джона аннулировать Хартию вольностей, новости об этом ничуть не задели его. Первый намек на это появился уже в конце августа, после того как пришло письмо от папы, в котором он строго приказал баронам подчиняться королю и отдавать ему должное во всех его требованиях.
Лэнгтон, напуганный вмешательством папы в дело, которое, по его мнению, могло послужить основой для постоянного мира между королем и его вассалами, отправился в Рим, чтобы объяснить Иннокентию ситуацию. Однако уже в пути он обнаружил, что опоздал. Еще до подписания Хартии вольностей Джон воззвал к святому отцу с просьбой аннулировать соглашение, к которому его принудили вероломные подданные. О послании папы, удовлетворявшем желание Джона, Лэнгтон узнал перед тем, как уже собирался пересечь Альпы.
Этой искры оказалось достаточно, чтобы разжечь пламя гражданской войны. Джеффри стал готовиться к отъезду. Его лицо словно окаменело, глаза потухли.
Если до сих пор Джоанна боялась за мужа, то теперь она подавила в себе страх. Умолять Джеффри было бессмысленно. По виду и поведению мужа Джоанна пришла к выводу, что его страх породил в нем презрение к самому себе, и теперь он устремился на поиски смерти, видя в ней единственное средство против своей неспособности жить полнокровной жизнью. Близкая к помрачению рассудка, Джоанна написала Адаму, излив все свое горе и ужас, умоляя брата о помощи. Возможно, Адам придумает какую-нибудь достойную причину или уловку, которая убедит Джеффри не присоединяться к войску короля и графа Солсбери. Она призналась брату во всем, кроме самого главного. Даже Адаму не могла она сказать, что Джеффри сам напуган последними событиями.
