Дональд Маккейг - Ретт Батлер
Где-то на полпути она прйдержала лошадь. Небо над головой было безупречной голубизны, из кустов возле дороги доносилось пение славки. Скарлетт совершенно ясно осознала, что, если Ретта Батлера убьют, ей тоже не захочется больше жить.
Как ни странно, этот жестокий приговор себе успокоил душу. В голове прояснилось, и она поняла, что должна предпринять.
Едва Скарлетт спешилась, к ней подбежала Розмари.
— Тебе удалось предупредить Ретта?
Скарлетт сняла шляпку и, встряхнув головой, распустила волосы.
— Они уже отплыли. Когда Ретт приедет в Тару, Уотлинги нападут на него из засады.
Розмари на секунду зажмурилась.
— Да будут они прокляты!
Притихшая Мамушка принесла обеим женщинам чай в гостиную. Дом опустел: дети гуляли допоздна во дворе.
— Розмари, — начала Скарлетт, — мы во многом не похожи, но обе любим твоего брата.
Розмари кивнула.
— И сделаем все, что угодно, все необходимое, чтобы уберечь его от беды.
— Скарлетт, что ты задумала?
— Уже два раза я надевала траур по мужьям, погибшим, защищая честь южных леди. Я ненавижу траур. И не собираюсь надевать его в третий раз по Ретту Батлеру.
Скарлетт налила им обеим чая и добавила в чашку Розмари сливки и сахар. А когда протянула ее золовке, чашка задребезжала о блюдце.
— Розмари Батлер Хейнз Раванель, ты, как и я, дважды овдовела. Когда твои мужья отправлялись сражаться, paда ли ты была, глядя им вслед?
— Что? Ты сошла с ума?
— Напротив. Может быть, впервые за много лет я отбрасываю мужское безумие, — Скарлетт взяла графинчик с бренди и плеснула оттуда себе в чай, — Я знаю, леди не добавляют бренди в чай. Но, честно говоря, Розмари, мне теперь совершенно все равно, что пристало делать леди, а что нет.
— Скарлетт, я чувствую себя так, будто сижу в карете, а лошади понесли. Расскажи мне, что ты задумала. Пожалуйста! Прошу тебя!
И Скарлетт рассказала.
С утра в понедельник Дилси нагрела воды и устроила им купание на кухне — сначала Скарлетт, потом Розмари, пока Скарлетт вытиралась и сушила волосы. Грязь от полевых работ сделала воду темной. Мамушка наглаживала нижние юбки, пока они сидели рядышком, завернутые в полотенца, а Дилси заплетала и укладывала им волосы.
В душе Мамушки боролись неприязнь к тому, что Скарлетт собиралась делать, и радость от преображения молодых женщин.
Всех мужчин временно изгнали из дома, и леди принялись перебирать сундуки Скарлетт в поисках наиболее подходящих нарядов. Когда она развернула розовое муаровое платье, оттуда на пол вылетела квитанция: «Мадам Фрер, Бурбон-стрит».
— О, — воскликнула Скарлетт, — Ретт купил его в Новом Орлеане.
Она приложила платье к Розмари.
— Очень тебе идет и подчеркивает цвет лица.
— Но лиф? Скарлетт, я не наделена такими формами…
— Ничего, Дилси ушьет немного. — Скарлетт хихикнула. — Ретт не рассказывал тебе, как мы посещали пресловутый бал квартеронок?
Пока дамы прихорашивались и наряжались, Порк взнуздал двух самых красивых верховых лошадей Тары. Он растер их, продернул им гриву и подровнял хвост, прежде чем завести между двух слег и препоручить заботам Присси.
В упряжной отыскал два пыльных дамских седла и с благоговением отряхнул то, что поменьше.
— Миссис Эллен, — сказал Порк. — Да, все переменилось в Таре, и не к лучшему.
Заплетая гривы и хвосты лошадям, Присси без умолку болтала:
— Они будут просто красавицы, верно? А что, мисс Скарлетт и мисс Розмари собираются на барбекю? Судя по тому, как они нарядились, наверное, так и есть. Мы тоже поедем или нет? — Отойдя на шаг, она полюбовалась своей работой, — Надо бы еще ленточки вплести в гриву и хвост. Порк, как думаешь, какого цвета?
— Для мисс Скарлетт — зеленого, — авторитетно изрек тот в ответ.
Рынок Джонсборо одной стеной примыкал к бойне, а другой — к складу хлопка Макайвера. Во время жатвы здесь проходили аукционы хлопка, и круглый год фермеры округа Клейтон привозили сюда скот. Загоны и навесы упирались в железную дорогу. Животные, которых пригоняли на продажу, проходили через южные ворота; там их взвешивали, пересчитывали и помещали в загоны, откуда по широким проходам переводили на круг для продажи в сотню футов диаметром, обнесенный прочной дубовой оградой, и захлопывали за ними ворота. В базарные дни на этой ограде рассаживались негры, в то время как белые устраивались с относительным удобством на открытых деревянных трибунах. Под ними, в торговой конторе, две угрюмые женщины принимали платежи, исчисляли продажную комиссию и выдавали квитанцию, по которой купивший лот мог забрать своих животных. Возле торговой конторы цветная женщина продавала ветчину в нарезку и кукурузный хлеб; из уважения перед баптистами большую оплетенную бутыль самогона она держала под прилавком.
Отовсюду неслись мычание, рев, визг, блеяние, ржание и клохтанье всякой живности: коров, лошадей, мулов, свиней, гусей, уток и кур.
Утром того понедельника под ногами хрустела высохшая трава и все вокруг покрывала красная пыль — и скот, и ограды, и помост. Даже поля шляп у мужчин покраснели от пыли. Пыль пахла высохшим навозом.
Оптовые покупатели, делающие закупки для боен Атланты, красовались в светлых льняных костюмах и галстуках, заколотых золотыми булавками. Однако большую часть публики составляли бедняки, которые привели на продажу одну свинью или молочную корову, еще вполне годную для дойки. Некоторые из мужчин были босы.
К часу дня рынок весь гудел. Скот уже перевели на продажный круг, аукционер нараспев поднимал цену, а в воздухе красноватым туманом повисла пыль.
Когда появились две леди, удивленные фермеры начали толкать друг друга в бок. Один простак даже потер глаза и присвистнул: «Вот это да!»
Шелковые зонтики с оборками защищали нежный цвет лица дам, перчатки до локтя — их нежные ручки.
Розмари мило улыбнулась: «О, благодарю, сэр».
Молодой фермер, открывший им ворота, никогда не слыхал голоса милее.
Они являли собой совершенную женственность — леди, каким никогда не стать женам обычных фермеров, изношенным каждодневным трудом и частыми родами. Вне всякого сомнения, на них не было ни пылинки. Взор леди скользил, не замечая, по мужчине, который бил больную корову, заставляя ее подняться на ноги, по предназначенным мяснику трехдневным телятам, которые жалобно мычали, отнятые у матери, по работнику, кнутом загоняющему быка в загон. Леди ни на что не обращали внимания, слишком изысканные, чтобы замечать повседневную грязь. Мужчины снимали шляпы и улыбались при их приближении.
