Филиппа Грегори - Королевская шутиха
Под напором ее слов я оцепенела и не знала, что сказать в свою защиту.
— Извините, — пробормотала я потом сквозь зубы.
Лето 1556 года
Мое первое лето в Кале было долгим и жарким. Я радовалась солнечному свету, словно язычница, готовая поклоняться солнцу. Когда Дэниел рассказал мне о новой теории, по которой Земля вращалась вокруг Солнца, а не наоборот, я вместе с ним поверила в эту теорию. Она же объясняла смену времен года и некоторые другие вещи, не слишком понятные для моего ума. Дэниел улыбался и обещал, что как-нибудь подробно все мне растолкует.
Я настолько устала постоянно быть в пределах досягаемости то королевы, то принцессы, что наслаждалась каждой возможностью погулять по городу. Я часто ходила в гавань и на рыбный причал, где любовалась игрой солнечных бликов на воде. По-французски это место называлось le Bassin du Paradis — «Райская гавань». В солнечный день она действительно казалась уголком рая. Найдя убедительный предлог, я выходила через городские ворота. Стражники лениво наблюдали за двумя людскими ручейками, тянущимися в город и из города. За городской стеной начинались огородики. Я останавливалась, с удовольствием вдыхала запах свежих овощей и теплой земли. Потом я шла дальше, к морскому берегу, посмотреть на белые гребни волн. Мне хотелось обойти все окрестности Кале, прогуляться по болотистым низменностям, где гнездились цапли. И, конечно же, меня манили дальние поля и леса на французской территории.
Прогулки были единственным моим развлечением. Мы с Дэниелом хотя и жили под одной крышей, но пока считались женихом и невестой. Нам почти не удавалось побыть наедине. Я мечтала о его ласках, поцелуях и том удивительном наслаждении, какое испытала с ним ночью на палубе корабля. Чтобы не страдать от неудовлетворенного желания, Дэниел старался не касаться меня даже ненароком. Поцеловать мне руку и слегка коснуться губ — это все, что мы могли себе позволить под пристальными взорами его матери и сестер. Если же мы все-таки оказывались рядом на узкой лестнице или в тесном пространстве комнат, это было невыносимо. Когда за обедом он передавал мне тарелку или бокал, я видела, как дрожат его пальцы. Любопытные сестры следили за каждым нашим шагом, и мы были вынуждены прятать наши страсти, однако полностью скрыть их не могли. Как же иногда я ненавидела сверлящие, любопытные взгляды этих глупых девчонок!
В первую же неделю моей жизни в Кале я распрощалась с шутовским нарядом и надела платье. Я постоянно ощущала, что меня учат тому, как должна себя вести молодая женщина. Наверное, между моим отцом и матерью Дэниела существовала тайная договоренность. Кроме миссис Карпентер, больше некому было восполнить обширный пробел в воспитании из меня женщины. Когда-то моя мать начинала учить меня этим премудростям, но после бегства из Испании и наших скитаний они быстро забылись. С тех пор никто не учил меня месить тесто и печь хлеб, сбивать масло и отжимать из сыра сыворотку. Я не умела правильно складывать постельное белье в комод, добавляя к простыням и наволочкам ароматические мешочки с лавандой и черной беленой. Я не умела накрывать на стол и снимать с молока сливки. Мы с отцом жили так, словно я действительно была его сыном-подмастерьем. При дворе я с помощью Уилла Соммерса научилась сражаться на мечах, кувыркаться и бросать остроумные реплики. Роберт Дадли научил меня осторожности и первым заставил заговорить во мне голос желания. Джон Ди упражнял мои математические навыки, а королева и принцесса Елизавета пытались сделать из меня шпионку. Получается, я много чего знала и умела, но мои знания и умения не несли ничего полезного для жены молодого врача. По сути, я не была ни настоящей женщиной, ни настоящей женой, и потому мать Дэниела возложила на себя обязанность «взять меня в руки».
Однако я была угрюмой и не слишком-то усердной ученицей. У меня не было природной тяги к ведению домашнего хозяйства. Я совсем не хотела начищать до блеска медные кастрюли. Меня не вдохновляло отскребание с песком ступенек крыльца, дабы они имели умопомрачительную белизну. Миссис Карпентер тщетно пыталась научить меня чистить картошку так, чтобы ничего не пропадало. В моих руках нож глубоко вонзался в картофелину. Мать Дэниела вздыхала и собирала мои гигантские очистки на корм курам. Поскольку наш курятник находился за городскими стенами, туда я ходила очень охотно, чтобы лишний раз прогуляться. Но все хозяйственные премудрости, которые должна знать хорошая жена, вызывали у меня откровенную зевоту и неприязнь. Я не понимала, для чего я должна всем этим заниматься, когда на свете есть куда более интересные дела?
Иногда я шла встречать Дэниела, чтобы хоть немного побыть с ним наедине. Только там мы могли говорить, не выбирая тем. Однажды, выслушав очередную порцию моих сетований, он сказал:
— Может, тебе это и не нравится, но все это — необходимые и полезные навыки. Моя жена должна уметь заботиться о доме.
— Дэниел, ну почему я должна заниматься тем, что мне не интересно? — допытывалась я. — Ты же не станешь изучать науки, которые тебя не привлекают. Ты занимаешься тем, что тебе нравится. Я тоже хочу найти себе занятия по душе. Выпечка хлеба и чистка картошки — не мое. И ничего страшного, если кастрюли не будут ослепительно сиять.
Дэниел посмотрел на меня так, будто я была лет на пятнадцать его младше.
— Ханна, у мужчины и женщины разные занятия. Я буду зарабатывать нам на жизнь, а ты — заботиться о наших детях. Какая же ты мать, если не умеешь приготовить детям поесть?
— Я думала, что у меня будет такая же печатня, как у отца, — вздохнула я.
— А кто же приготовит нам еду и уберет в доме?
— Можно взять служанку.
Дэниел так и покатился со смеху.
— В дальнейшем, возможно. Но не сейчас. Ты же знаешь, Ханна, я — человек небогатый. Оплачивать служанку — непозволительная роскошь. А когда я начну самостоятельно принимать больных, нам придется жить только на то, что они будут мне платить.
— Но тогда мы, наконец, будем жить самостоятельно? — спросила я.
Дэниел крепко сжал мой локоть, словно боялся, что от его ответа я пущусь бежать без оглядки.
— Нет, Ханна. Возможно, в Генуе мы найдем более просторный дом. Но и в том доме всегда будет место для моей матери, моих сестер и, конечно же, твоего отца. Неужели ты хотела бы жить отдельно от всех?
Я молчала. По правде говоря, я хотела жить вместе с отцом и Дэниелом. Его мать и сестры никак не вписывались в картину нашей будущей жизни. Но разве я могла сказать такое вслух? Если я хотела жить под одной крышей со своим отцом, Дэниел хотел того же для своей матери. Его чувств к сестрам я не понимала, поскольку у меня никогда не было ни сестер, ни братьев. А если бы были, наверное, я бы тоже рассуждала по-другому.
