Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Он снял стеклянный корпус с лампы и посмотрел на нее с ободряющей улыбкой.

– Я буду настолько осторожен, насколько это возможно.

О, боже, она испугалась. Он собирается ковыряться в пальце иголкой. В ее голове возникло воспоминание о няне, которая когда-то сделала то же самое. Как она тогда кричала! Мама прибежала, потому что думала, что с ребенком случилось что-то ужасное. Но когда увидела, что это всего лишь заноза в большом пальце, просто рассмеялась.

Себастьян поправил лампу и порылся в ящике стола. Действительно, он нашел иголку, которая неизвестно как туда попала.

– Готовы? – спросил он.

На самом деле ей хотелось бы убежать сейчас или сказать ему, что предпочла бы сделать это сама. Или подождать еще немного. Или вообще оставить все на волю природы… Но тогда она не смогла бы сейчас насладиться его волнующей близостью и мужской решимостью. Поэтому она покорно кивнула и смело протянула указательный палец.

– Немного ближе к свету… Да, вот так. Держитесь спокойно, если можете. Подождите, я помогу вам… вы слишком взволнованы.

Себастьян взял ее руку, крепко сжал и раздвинул указательный палец. Затем он приступил к своей непростой работе.

Сначала было только немного щекотно. Потом он ее уколол, и она сжала губы, чтобы не издать ни звука. Лиза почувствовала, как его хватка стала крепче, он достал из пиджака свежий носовой платок и аккуратно вытер каплю крови с ее пальца.

– Сейчас мы ее достанем… Вы очень смелая, Элизабет.

Теперь он разговаривает со мной, как с ребенком в школе, подумала она, но все равно находила это очаровательным. Если бы еще он перестал колоть ее палец. В остальном было замечательно видеть Себастьяна в этой новой роли заботливого и решительного помощника.

– Готово!

Он протянул ей иглу, на которой было видно черное инородное тело, тонкое и маленькое, как булавочное ушко. Затем он осторожно обернул платок вокруг пальца и отпустил руку.

– Слава богу! – вздохнула она и пощупала перевязанный палец. Какая жалость. Теперь все было кончено. Может быть, ей стоит сломать ногу в следующий раз?

– Надеюсь, я не слишком вас замучил.

– О, вовсе нет…

Он положил иглу обратно в ящик и с улыбкой посмотрел на нее. Неужели она побледнела?

– Есть дети, которые ужасно боятся, когда пытаешься вытащить у них занозу из пальца.

– Правда?

– Да, на днях у меня в школе был мальчик, который так боялся, что хотел убежать.

Она слегка улыбнулась и разжала палец. Кровь больше не шла. Постепенно она пришла в себя, ее голова прояснилась.

– Большое спасибо, Себастьян, – искренне поблагодарила она.

– А теперь давайте зажжем печь.

– Если вы настаиваете.

– Правда, я настаиваю. Никому не поможет, если вы здесь схватите воспаление легких.

Он неохотно покачал головой, но послушно подошел к печи и отщепил от полена тонкую лучину, чтобы зажечь ее от лампы. Таким образом можно было сэкономить спичку. Пока огонь разгорался в печи и охватывал поленья, он заявил, что воспаление легких – это полная чушь. До сих пор у него не было даже легкой простуды.

– И я хочу, чтобы так было и дальше, Себастьян. Я позабочусь об этом.

Он подчинился и сел за стол, пока Элизабет стояла у огня и грела руки. Когда она повернулась к нему, он снова надел очки и углубился в работу.

Она задумчиво смотрела на него. Себастьян был крепкого телосложения, но всегда немного неловкий, с широким лицом и глазами цвета синей фиалки. Она любила его. Три года он был рядом с ней и в то же время был недосягаем. Это сводило ее с ума. И все же: сегодня она узнала о нем то, чего не знала раньше. Он был сильным, когда она была слабой. Ей нужно было использовать это знание.

Лео никогда раньше не видел такого сверкания огней. Оно ослепляло так, что приходилось щуриться. Кругом мелькали очки, золотые буквы, бутылки, а также броши и кольца на руках многочисленных дам.

– Отойдите в сторону, маленькие шалопаи! Не стойте на пути!

Юлиус и Ханна несли наполненные бокалы на серебряных подносах и предлагали господам шампанское и вино. Мамино ателье была набито людьми. Мужчины были в серых и черных костюмах, дамы в ярких нарядах, на каблуках, а их шелковые чулки переливались на свету.

– Моя мама нарисовала вот это. – Хенни указала пальцем на зимний пейзаж, на котором был только снег, за исключением нескольких маленьких домиков и остроконечного купола. На другой стороне тетя Китти нарисовала Америку: небоскребы, индейского вождя с головным убором из перьев и знаменитую статую Свободы в Нью-Йорке.

Из глубины зала доносилась музыка. Лео протиснулся мимо группы пьющих шампанское дам, потому что госпожа Гинзберг сидела за роялем, и Лео хотел посмотреть, как она играет. Мама пригласила на вечер мать его друга, но, к сожалению, Вальтеру не разрешили прийти. Папа сказал, что на открытие маминого ателье будут только приглашенные гости.

Госпожа Гинзберг сидела спиной к гостям, потому что рояль стоял у стены. Она играла этюд Шопена, очень сложное произведение, для которого пальцы Лео, к сожалению, были еще слишком маленькими и недостаточно гибкими. Если сыграть его правильно, как госпожа Гинзберг, он будет звучать легко и красиво.

– Можно мне перевернуть ноты?

– Если хочешь… пожалуйста!

Он встал слева от нее, как она его учила. Когда ему нужно было перевернуть страницу, он вставал на цыпочки, брал за верхний угол правой страницы с нотами, ожидая, пока госпожа Гинсберг кивнет, и осторожно переворачивал лист. Ему внимательно нужно было следить и держать руку очень высоко, чтобы она не закрывала ноты. Но госпожа Гинзберг все равно играла наизусть, и ноты ей почти не требовались.

– Почему они так громко говорят? – сердито спросил он, поворачиваясь к гостям.

– Тсс, Лео. Мы всего лишь фон. Люди хотят поговорить. О прекрасном новом ателье твоей мамы…

Лео выпятил вперед нижнюю губу и повернулся обратно к роялю. Если они хотели поговорить, им не нужна музыка, подумал он. Игра госпожи Гинзберг на рояле была слишком хороша для этого. Он вовремя поймал момент, когда нужно было перевернуть страницу. Изучать последовательность нот было легко, потому что пока его глаза скользили по ним, он уже слышал тональность. Ноты и звуки были единым целым. Он также точно знал, как звучит каждая нота, госпожа Гинзберг сказала, что у него абсолютный слух. Его это очень удивило, потому что он думал, что каждый может распознавать тона.

– Пожалуйста, дай мне сборник с сонатами Шуберта.

Он выбрал из стопки, лежавшей на табурете рядом с роялем, нотный альбом с толстой картонной обложкой. Лео очень нравился Шуберт. Он уже умел хорошо играть два экспромта. Если бы только он мог заниматься подольше, но мама разрешала ему только полчаса в день. А когда папа приходил домой, ему приходилось сразу же прекращать занятия. Лео с волнением слушал, как госпожа Гинзберг начинает играть одну из сонат – он еще не знал этого произведения. Первая часть звучала как веселая прогулка по лугам и полям. Она не была особенно сложной, он, пожалуй, мог бы справиться с ней. Проблема была в том, что его пальцы были слишком короткими, он не мог взять даже октаву. Иногда он тянул за пальцы, чтобы они быстрее росли, но, к сожалению, это не помогало.

– Лео, мой мальчик! Почему ты стоишь у рояля? Ты мешаешь играть госпоже Гинзберг.

Он скорчил гримасу, которую Серафина фон Доберн, к счастью, не увидела, потому что повернулся к ней спиной. Он ненавидел эту женщину, как чуму. Она была такой сладкой и лживой. Было не важно, приходила ли она на виллу или они встречали ее в городе, она всегда вела себя так, словно должна была воспитывать их с Додо. Но она была просто подругой тети Лизы и не имела к ним никакого отношения.

– Я не мешаю, а перелистываю страницы, – решительно заявил он.

К сожалению, Серафина не обратила внимания на его объяснение. Она просто взяла его за плечи и подтолкнула вдоль стены к стулу, чтобы он сел.