Николай Гейнце - Власть женщины
— Конечно, не откажусь! — громко сказал он, прижимая к губам записку и с наслаждением вдыхая знакомый ему запах ландышей.
«А Вера?» — мелькнуло у него в голове. Он вынул часы.
— Сейчас обед, а потом остается три часа до десяти, я не пойду читать в кабинет, я проведу их с женой.
Успокоив себя таким образом, он отправился в столовую. Сидя за столом, Осип Федорович как можно равнодушнее, мельком уронил:
— Я получил письмо от одного из моих пациентов, он просил меня навестить его сегодня вечером.
Сказав эту ложь, он замолчал, ожидая, что ответит ему его жена.
— Что же, конечно, иди, если только ты не очень устал! — спокойно заметила она.
После этого ответа они оба почти не говорили до конца обеда. Он оставил свое намерение сидеть с женой и ушел к себе.
«Странно, она даже не спросила меня, к кому именно я иду?» — думал он, но вспомнил, как резко отвечал он ей на подобные вопросы, которые она ему предлагала в самом начале замеченной ею перемены в их отношениях.
С тех пор она часто удивляла его своим равнодушием к его поступкам и словам. Его мучило любопытство, чем она объясняет его поведение? Может быть, все знает и скрывает?
В обществе ему намекали на его отношения к баронессе, а в товарищеских кружках прямо говорили о них, но известно, что жены всегда последние узнают об измене мужей, точно так же, как и мужья об известном украшении их, по их мнению, мудрых голов. Без четверти десять он вышел из дому.
Ночь была морозная, лунная, и рысак быстро примчал его к подъезду дома, где жила баронесса.
Когда он, как вошло в обыкновение за последнее время, без доклада вошел в будуар, лицо ее было взволнованно, и она поспешно спрятала какое-то письмо.
— От кого это? — спросил он, целуя ее руку.
— От милого! — рассмеялась она и лукаво посмотрела на него.
— Зачем так шутить, Тамара? — с упреком заметил он. — Я тебя серьезно спрашиваю, от кого?
— О, любопытство, о, ревность! От моей родственницы с Кавказа.
Он невольно взглянул на завешанный портрет.
— От него?
— Я же тебе сказала, от кого… — с нетерпением в голосе ответила она.
— Послушай, Тамара, дорогая моя, — заговорил он, придвигаясь к ней и беря ее за руку, — у меня есть к тебе большая просьба, исполнишь ты ее?
— Смотря какая?
— Убери этот портрет из твоей комнаты! — умоляюще сказал он, прижимая ее руку к губам.
— Что за фантазии! Зачем это? — с удивлением воскликнула она. — Не все ли равно, здесь он или нет?
— Нет, не все равно… Видишь ли, я сам не знаю почему, но… ты только не сердись на меня, я ненавижу этот портрет.
— Боже мой, да за что же?
— Я… я не могу объяснить, но, право, ты сделаешь мне большое удовольствие, если уберешь его.
— Ни за что! Вот глупости. Это опять говорит твоя несносная ревность. Ты слишком подозрителен, мой друг, ревнуешь даже к вещам.
— Ведь это оттого, что я люблю тебя, Тамара, — тихо заметил он. — Нехорошо, с твоей стороны, отказывать в моей просьбе.
— Потому что это сущий каприз, ни на чем не основанный, но будет об этом… Скажи мне лучше, отчего ты не был у меня целых два дня?
— Я был занят! — угрюмо проговорил он.
— У, злой какой, уж и надулся, — проговорила она, делая детскую гримасу, — я звала вас, чтобы вы меня развлекали, а вы только тоску наводите.
Она произнесла это таким милым, наивно-капризным тоном и надула губки.
Эта очаровательная в ней смесь женщины и ребенка всегда приводила его в восторг, и теперь он начал покрывать поцелуями ее лицо и голову.
Она в свою очередь приласкалась к нему, и в ту минуту, когда у него начала уже кружиться голова, она вдруг отодвинулась и задумчиво посмотрела на него.
— Что ты, моя радость? — нежно спросил он, обвивая рукой ее стан.
— Я не могу сказать! — потупилась она.
— Что, что такое? — уже тревожно воскликнул Осип Федорович. — Скажи мне.
— Joseph, милый, мне право стыдно говорить об этом. Эта женщина, которая… от которой я получила письмо, она просит, видишь ли, чтобы я прислала ей денег. У нее дела очень плохи, а я, я ей должна… но теперь отдать не могу… у меня столько нет. Это меня мучает.
Говоря эти слова, она так грациозно потупила головку и наконец совершенно спрятала свое лицо на его груди, что Пашков окончательно потерял голову.
— Милая, да что же ты не спросишь у меня? Разве ты не знаешь, что все, что мое, то и твое. Говори же скорей, сколько тебе нужно? — заторопился он, вынув бумажник и из него чековую книжку.
— Нет, не надо, я не хочу брать у тебя! — протестовала она.
— Ты меня обижаешь, Тамара, говори же, сколько нужно?
— Нет, не скажу, не надо, не хочу…
Осип Федорович подошел к ее письменному столу, подписал чек, не выставляя суммы, вырвал его и подал ей.
— Бери сколько хочешь, сумму впиши сама, в этой банкирской конторе у меня на текущем счету двадцать две тысячи.
— О, какой ты добрый! Как я тебе благодарна!
Она обняла его и страстно поцеловала. Обезумев, он опустился перед ней на колени, не выпуская из своих объятий ее стана.
— Все, все, что ты хочешь!.. все возьми! — шептал он, пожирая глазами ее склонившееся к нему лицо.
Она встала, взяла чек, опустила его в карман, затем села к нему на колени и очаровательным движением провела рукой по его волосам.
— Ты мой милый, хороший, и я очень, очень люблю тебя! — шептала она, прижимаясь щекой к его губам.
Он сжал ее в своих объятиях.
— О, божество мое, целой жизни не хватит, чтобы отплатить за то блаженство, которое ты даешь мне.
Прощаясь с ним, она сказала:
— В пятницу ты у меня. Завтра не приходи, не буду дома.
«Жизнь, как ты хороша!» — думал он, возвращаясь домой.
XI
Оригинал портрета
Была среда — день абонемента Пашковых в опере.
Последнее время Осип Федорович почти не посещал театра, и Вера Степановна вместо него брала с собой кого-нибудь из знакомых.
На этот же раз он поехал, так как в последнюю пятницу Тамара Викентьевна сказала между прочим что будет в опере.
Ложа Пашковых была в бельэтаже.
Первое действие уже началось, когда в противоположную ложу вошла баронесса фон Армфельдт.
Пашков взглянул и чуть не выронил из рук бинокль.
Следом за ней вошел оригинал таинственного портрета в будуаре.
Жгучая ненависть к этому человеку мгновенно поднялась в Осипе Федоровиче.
Инстинктом влюбленного он угадал в нем соперника. Даже после истории с Шидловским он не испытывал такой мучительной ревности, как при первом взгляде на это красивое, смуглое лицо.
