Ольга Михайлова - Ступени любви
— Не узнай ты волей случая, что прадед имел дворянство — стал бы суетиться?
Энрико вздохнул, закинул руки за голову и рассмеялся.
— Это удивительно, Амадео. Ты — единственный из моих друзей, кто никогда не щадил меня и всегда высказывал в лицо всё, что думал. Даже Северино иногда щадит меня. Почему я люблю тебя? — Он снова вздохнул, — ты прав, конечно, я бы не суетился.
— Я тоже люблю тебя, Энрико. И хочу верить в лучшее в тебе.
— Что, разумеется, подразумевает, что во мне немало и дерьма… — снова иронично усмехнулся Энрико.
— Перестань, — отмахнулся Амадео, поняв, что кривляться Крочиато будет до второго пришествия. — Что происходит в замке — помимо того, что синьорине Чечилии доставляет удовольствие заставлять тебя корчиться в пароксизмах неудовлетворённой страсти?
К его изумлению, Энрико смутился.
— Она не понимает, что делает…
— Лангирано сделал вид, что не расслышал.
— Что происходит с Чино? Что с Северино?
Рико вдохнул, но с видимым облегчением. Он явно не хотел говорить о себе и Чечилии. Задумался.
— Феличиано перестал доверять нам. Но… Поверь, не было ничего, чем я оскорбил бы дружбу. Думаю, Северино — тоже. Мне кажется, что-то гложет его изнутри. Лет пять тому назад… это — тебе и огню, — Крочиато наклонился к уху друга, — он полночи просто выл у себя в спальне — надрывно, как деревенская баба, потерявшая кормильца. Я не мог войти, он не любит, когда… После смерти первой жены… он… это тоже между нами — велел привести пятерых молодых деревенских девок и… обесчестил всех. Как спятил. Бесновался. Право первой ночи — его право, но это… Потом опомнился, девок отдал замуж при замке с хорошим приданым, и вдруг запил… Во вретище на пепле, как пьяный, месяц сидел. Сейчас тоже пьёт, но меньше. Мы не даём.
— Это из-за жены? — удивлённо спросил Лангирано. — Он любил Франческу?
— Любил? — Энрико сморщил нос, точно вообще не понял, о чем идёт речь. — Это не про него.
— Как же он женился?
Крочиато снова изумлённо вытаращился на друга.
— Да так… Амброджо велел — вот и женился.
— А Анжелина? Её — то любил?
— Амадео, Бога ради, не смеши ты меня! Амброджо привёз невесту — и Чино женился. Ты его самого влюблённым-то помнишь?
Амадео этого действительно не помнил. Феличиано по молодости много гулял, но чтобы влюбиться — этого и вправду, никогда не было. Крочиато же продолжал:
— Я как раз и хотел, чтобы ты поговорил с ним — он уважает тебя. С ним беда.
Амадео ничего не ответил, но спросил:
— А Северино?
— А что Северино? — развёл руками Энрико. — У него все по-прежнему. Мы с ним как волчара с лисовином, друг друга сожрать не можем, несъедобные оба, клубком схватимся, погрызёмся, потом выпьем, снова друзья, — Амадео заметил однако, что тон Энрико в рассказе об Ормани стал более принуждённым.
— Он не пробовал добиться от Феличиано откровенности?
— Боже упаси, с него дипломат, как с меня Папа Римский.
— А сам он… Подруги нет?
Энрико поморщился и отвёл глаза.
— В замке и женщин-то всего ничего. На дешёвое бабье он и взгляда не кинет, а равные… те от него нос воротят.
Амадео видел, что Энрико помрачнел и чего-то не договаривает.
— Что так? Собой не урод…
Энрико сделал большие глаза и подмигнул.
— Ну, да! Сколько раз я замечал — как какое сборище, турнир ли, вечеринка, праздник ли — если будут пять девиц с нами — все около меня, урода, вертятся, он, как сыч, один сидит… — Энрико улыбнулся, это обстоятельство явно его ничуть не огорчало. — На следующий день обязательно даст мне понять, что я плебей безродный и дерьмо вонючее, вот мухи вокруг и вьются. Бьянка однажды его услышала, побелела вся, мне говорит, пошли ему вызов. Какова дурочка? Он мне, говорю, четыре раза жизнь спасал, какой вызов? Да и не пойдёт он с плебеем драться.
Амадео опешил.
— Господи… да не для того ли тебе надо доказать своё дворянство…
Энрико расхохотался.
— Чтобы ему вызов послать? — он отвалился на спинку кресла и ещё несколько минут смеялся. — Да ты рехнулся, Амадео! Если удастся доказать, что мой дед во Флоренции, как и многие дворяне, приписался к цеху виноделов, чтоб во власть пролезть да налоги не платить, и что он по отцу дворянин, этим я, конечно, дорогому дружку Северино здорово нос утру, но вызова я ему не пошлю никогда. Нельзя вызвать того, кому жизнью обязан.
Амадео почувствовал, что его сердце странно сжалось.
— Ну, а… сестра Раймондо, почему бы Северино к ней не посвататься? Она ему ровня.
— Делия? Да, ровня, и братец её был бы не против. Но она от него нос воротит, хоть на словах и вежлива. У них, монастырских аристократок, так принято: «извольте, соблаговолите», я бы просто к чёртовой бабушке послал, а эта скажет: «Многоуважаемый мессир, не будет ли вам благоугодно направить ваши стопы подальше от этого места, чтобы поприветствовать ближайшую родственницу первого из падших ангелов?»
— И она ему это говорила? — удивился Амадео, почувствовав, что щеки его розовеют и уши начинают гореть.
Но Энрико не заметил его волнения.
— Ему? Нет, он никогда ей не досаждает. Он, кстати… Я недавно заметил… не знаю, как и сказать… показалось, наверное. Быть того не может. Он на прошлом турнире, в Пьяченце, против троих вышел — и смял. А тут, я пригляделся, бабу видит — и стоит чурбан чурбаном. Спесь господская, что ли, высокомерие барское? Чего он так?
Амадео слушал с каменным лицом. Он знал о застенчивости Северино, тот подлинно всегда маскировал её деланной надменностью, и всегда завидовал лёгкости отношений Энрико с женщинами, его свободе и раскованности. Но… Он «не досаждает» чернокудрой Стреге, сказал Крочиато. А кому тогда «досаждает»? Бьянке, сестрице самого Энрико? Но об этом не спросил.
— Он просто застенчив, Энрико, — вяло растолковал Амадео дружку очевидное, думая о другом.
Тот не понял.
— Кто?
— Северино.
Челюсть Котяры отвалилась.
— Ты… шутишь? Он, что, девица?
Амадео махнул рукой и осторожно спросил.
— А тебе Делия… по душе?
— Мне? — удивился Крочиато, и пожал плечами, — когда я их с Чечилией из монастыря забирал, мне её ведьмой отрекомендовали. Слишком-де много знает для своих семнадцати. Ну, глупостей от неё и вправду не услышишь, но это не повод на костёр отправлять. Чем такой дурой быть, как моя сестрица, — Энрико снова пожал плечами. — А так, на мой вкус, девица она видная да ладная.
Амадео почему-то облегчённо вздохнул. Энрико не был влюблён в Делию.
— А что ты о твоих забавах с Чечилией скажешь?
Лицо Энрико перекосилось гримасой — не то шутовской, не то болезненной.
