Елена Рождественская - Мелодия счастья
— Мой друг даст за дочерью огромное приданое. Теперь он может себе это позволить. Год назад его старший брат стал дожем Венеции. По вашим меркам — государем.
— Эко взлетел! — Граф Шувалов взъерошил свою львиную гриву. Волосы встали дыбом, потом опять опали. Граф блеснул неожиданной для его возраста белозубой улыбкой. — А ведь небось раньше-то был гол как сокол? Ну да это дело известное — как до государственной казны доберутся, ручонки и вытягиваются. Хвать да хвать!
Антонио недовольно поморщился:
— Ну в этом вы, ваше сиятельство, не правы! Семья моего друга всегда была честной.
Шувалов оскалился:
— И как честный человек ваш друг бросил бедную русскую девушку — одну с ребенком, без поддержки. А теперь вспомнил, через двадцать лет. Покаяться захотел? Да может, бедной девушки уже и в живых-то нет? Каково ей было перенести позор незаконно рожденного ребенка?
— Но ведь у нее была семья. Неужели родственники не помогли бы ей? Вот, например, если бы ваша сестра… — начал Меризи, но слова застряли в его глотке.
Черно-синие глаза графа налились кровью:
— Какая еще сестра? Мы — графы Шуваловы, а не какие-то там седьмые братья венецианских дожей. Любая наша сестра — вне всякого подозрения!
И великан-граф с такой силой стукнул кулаком по поручню кресла, на котором сидел, что отвалился не только поручень, но и ножка вылетела из пазов. И Шувалов грузно осел на ковер.
* * *Антонио торопливо шагал за слугой обратно в свою комнату. Он так и не понял — сумел ли уговорить необычного графа помочь Лизе? Еще он жалел, что не осмотрел ни библиотеки, ни хранилища старинных рукописей, а ведь там могли быть преинтереснейшие рукописные ноты. Но разговаривать с разбушевавшимся Шуваловым не было никакой возможности. Поднявшись с пола, он вдруг начал поливать и всех дожей, и особенно седьмого брата. И откуда только он узнал, что Франческо — именно седьмой брат? Впрочем, возможно, ниоткуда — возможно, у русских просто такая присказка про седьмого сына. Ох, странный народ! Кто бы мог подумать, что отец Александра такой великан. Ему бы в армии служить, а он в рукописях старых копается. И, говорят, образован лучше всех при дворе — чуть не на двадцати языках говорит, в молодости всю Европу объездил. Вот, наверно, тамошние красотки по нему сохли!..
Господи, как трудно находиться при русском дворе. Все такое огромное — люди, комнаты, переходы, страсти. Вот и слуга, наверное, слышал, как орал граф Шувалов. Недаром он так вглядывается в лицо Антонио. Видимо, думает, не пожалуется ли маэстро на то, что уличил его в подслушивании. Слуга-то едва отскочил от дверей, когда Антонио убрался из кабинета Шувалова восвояси. Впрочем, ну их всех к дьяволу!
Антонио перекрестился. И не захочешь, а обсквернословишься — согрешишь! Антонио сделал, что мог. У него и своих забот по горло. Через три дня премьера «Проделок Амура». Сама государыня на первый прогон пожалует!
Прогон прошел в конце Святочной недели. Екатерина осталась довольна. Лизе отдельно преподнесла браслетик, а потом всем исполнителям пожаловала по именному царскому золотому — особо отчеканенной монете с перепелиное яйцо. Ну а раз матушке понравилось — восторженно встретили оперу и все остальные зрители.
Голобородко прислал Лизе золотую «стрелу Амура» — символ своего пронзенного сердца, но с любезностями не лез. Лиза успокоилась, а стрелу они с Дуней повесили прямо в гримерной и показывали желающим как поощрение за удачный спектакль. В театре же объявили каникулы. Можно было перевести дух.
7
Его сиятельство князь Голобородко, невзирая на преклонные лета, крался по темным нижним коридорам царского дворца. Ежился от острейших перемежающихся сквозняков. Даром, что Зимний дворец — то бишь для зимы жить предназначенный, ветер во все щели дует. Князь вздрагивал от каждого шороха: а ну как кто на пути попадется — объясняйся потом, что в нижних комнатах делал.
А что делал — никому знать не надобно. Конечно, можно было бы и слуге поручить — да кто за слугу поручится? В таких делах каждый за себя стараться станет. А ну как начнет слуга шантажировать князя?
Нет уж, лучше самому расстараться. Самому-то надежнее!
Князь вздохнул, поставил на пол потайной фонарь и, ловко орудуя отмычкой, вскрыл нехитрый замок на двери маэстро Меризи. Хоть в одном ему везло — не забыл прежней науки. Еще в детстве научился он вскрывать любые замки и запоры. Упокой, Господь, грешную душу Федьки-ключника, который научил сему тайному ремеслу юного княжича Василия Голобородко. В то время отрок Василий жил в имении своего родственника и опекуна князя Ивана Никитовича Сорвиголовы — да-да, в старые времена водились на Руси и такие фамилии. Надо сказать, сей Сорвиголова получил свою разудалую фамилию в награду от «Самой» — дочери Петра Великого, императрицы Елизаветы Петровны, правившей в России несколько десятилетий назад. «Сама» была женщина добрейшего и веселого нрава, верила чуть не любому, приближала к себе за красоту, стать и прочие умения в «мужских делах». А еще обожала наряды, в день переодевала по два десятка платьев и очень любила наряжаться в платья мужеского пола. Чуть не каждую неделю устраивала у себя во дворце «машкерады», на которые дамы обязаны были являться в мужской одежде, а кавалеры в женской. Сначала все пили, веселились, ну а потом шло «горяченькое» — парочки объединялись да и разбегались «погорячиться — погонять кровь в жилушках». Вот на тех «машкерадах» и прославился Иван Никитович, получивший фамилию Сорвиголова. Видно, умел горячить императорскую кровь особыми способами, так что в придачу к фавору были пожалованы ему и земли, и имения, и даже отданы под опеку все владения и богатства малолетнего родича Васи Голобородко, оставшегося к тому времени без родителей.
Сорвиголова свое прозвание полностью оправдывал в одном — в особом умении просаживать все доходы от всех подопечных имений. Так что когда Василию сравнялось четырнадцать годков, он понял, еще чуть-чуть и получит после сорвиголовской опеки не богатство родительское с имениями, а одни жалкие остатки. Вот тогда-то юный княжич и решил: пора принимать меры.
Да только какие? Пока дяденька у императрицы Елизаветы в фаворе, ничего сделать нельзя — ничему она не поверит. Вот и начал умный Васенька собирать компрометирующие бумажки на дяденьку, тайком взламывая запоры его секретера, читая письма, умело вскрывая дядюшкин бювар на замочках. Из бумажек явилось невероятное! Сорвиголова, оказывается, уже давно, всячески веселя любимую царицу, в письмах и бумагах величал ее «своенравной кобылой», «стареющей красоткой» да еще и «дочкой портомойки». Все эти сведения умный Вася враз довел до царицы. Ту особливо поразила не «своенравная кобыла», а «дочь портомойки». Как известно, матушка Елизаветы, супруга Петра I — Екатерина по первоначалу действительно служила портомойкой, то есть прачкой, стирала русским солдатам белье. Но по прошествии времени воспоминания об этом стало самой что ни на есть ужасающей государственной изменой. Так что дяденьку Сорвиголову разжаловали по всем статьям, отняли имения и имущество и передали все в ловкие руки юного князя Василия Андреевича Голобородко. Тот взялся за дела весьма ловко — мгновенно втерся в доверие к царице. Поплакался на опостылевшую сиротскую долю, а сердобольная Елизавета и пожалела, к себе приблизила.
