А. Глебов-Богомолов - Фаворитки французских королей
Об этом жесте, продиктованном любовью, поведал нам и Брантом.
«…Однако, — говорит он, — у него были и другие причины любить ее, ибо она помогла ему всеми своими средствами и отдала ему свои каменья, жемчуга и украшения, дабы он заложил их по своему усмотрению. Это было величайшей услугой, ибо дамы обычно очень дорожат своими каменьями, перстнями и украшениями и скорее отдадут и заложат ценнейшую часть собственного тела, чем свои драгоценности. Впрочем, я говорю о некоторых, но не о всех. Конечно, эта услуга была велика, ибо, не будь этой любезности, король с позором возвратился бы с половины пути, в который пустился без денег».
В другом месте своих «Галантных дам» Брантом говорил именно следующее: «Мне хотелось бы, продолжая повествование о прекрасных вдовах, в кратких словах сказать еще о двоих. Одна принадлежит уже прошлому, это прекрасная госпожа Бланш де Монферрат, принадлежавшая к старинному итальянскому семейству; впоследствии она стала герцогиней Савойской и самой прекрасной и совершенной из тогдашних принцесс, а к тому же отличалась мудрой опытностью и отменно справилась с управлением страной, будучи опекуншей своего малолетнего сына… притом что овдовела в каких-нибудь двадцать три года.
Именно она так достойно привечала молодого короля Карла VIII…»
Итак, под драгоценности маркизы Монферратской банк ссудил Карлу VIII 12 тысяч дукатов, и армия возобновила свой путь на Турин и Асти, где герцог Миланский Лодовико Сфорца приветствовал его вместе со своей женой Беатриче. Зная характер короля и что чувственные наклонности, герцог привез с собой фрейлин герцогини и множество дам ослепительной красоты, и «те, разумеется, должны были играть отнюдь не второстепенную и малозначительную роль на переговорах».
Стояла очень жаркая погода, все вина в Италии в этом году были кислыми и пришлись не по вкусу Французам, но целый полк галантных миланских дам мог излечить и короля, и его двор от скуки и зноя. В полулье от Асти находился замок Анонс, принадлежавший Миланскому герцогству. Здесь каждый день собирался совет. Несмотря на свои былые лионские подвиги король разрывался между военным советом и Анонсе и галантными поединками и турнирами с каждой из трехсот прекрасных, сластолюбивых и услужливых галантных дам. Совет был завершен, все красавицы удовлетворили короля, и поход был возобновлен.
Собственно, успеху этого дела способствовали три небольшие армии. Французы, швейцарцы и люди герцога Миланского действовали на суше, Людовик Орлеанский — на море. Все шло благополучно, им сопутствовал успех.
Войско короля из Милана двинулось на Пизу, оттуда к Флоренции, в которой знатные роды Каппони, Годерини, Нерли и почти все простые граждане города обратились против рода Медичи в лице его последнего представителя синьора Пьеро, который своим образом жизни вызывал зависть не только среди многих добропорядочных граждан, но даже среди своих близких родственников.
По этой причине король Карл смело вступил в пределы Флорентийской республики, чтобы либо вынудить свободолюбивых, а сейчас еще и склонных к восстанию флорентийцев встать за него, либо захватить их слабые города, дабы расположиться в них на уже начинавшуюся зиму. Некоторые небольшие города республики, действительно, встали на его сторону, в том числе и Лукка, давний враг флорентийцев, и выразили королю полную покорность и готовность служить его делу. Осторожный герцог Миланский, не желавший слишком явных и скорых успехов французов в Италии, отсоветовал Карлу продолжать военные действия в это время года. К тому же он хотел при помощи французских солдат получить несколько городов, среди которых были не только города Сарцана и Пьетрасанта, но и прекрасный город Пиза. Кстати, первые два, принадлежавшие ранее генуэзцам, были во времена знаменитого Лоренцо Медичи [32] захвачены флорентийцами. Король двинулся через Понтремоли, город, принадлежавший герцогу Миланскому, и осадил Сарцану, очень сильный замок, лучший у флорентийцев, однако на свою беду из-за ожесточенных распрей плохо обеспеченный всем необходимым для обороны.
Но даже если бы крепость эта была хорошо снабжена провиантом и всем необходимым для ведения войны, флорентийцы сами по себе весьма неохотно выступали против Французского дома, чьими верными слугами и сторонниками они были, в силу своих постоянных и очень разнообразных торговых связей с Францией.
Тем временем во Флоренции начались волнения, и горожане потребовали послать человек пятнадцать депутатов для переговоров с Карлом и герцогом Миланским, Пьеро Медичи согласился на это. Когда эти послы прибыли в ставку короля, то, сделав ему множество разных предложений, главным они выставили одно — чтобы король помог им изгнать единовластного представителя этого древнего рода. Пьеро же, желая угодить королю, решил принять его в своем доме, самом прекрасном среди домов именитых горожан и купцов, обставленном с необыкновенной роскошью.
Увы, территориальные уступки, которые Пьеро Медичи от себя лично и своею волею сделал Карлу VIII, обернулись против него. Забыв о благодеяниях его предков, соотечественники изгнали его из родного города. Народ поднялся на борьбу с криками: «Свобода! Слобода!» и двинулся на его дворец. Лишь тогда Пьеро Медичи, вняв доброму совету, покинул город с помощью Паоло Орсини, и то была воистину скорбная развязка для него и его рода, в особенности если учесть то, что и он, и его предшественники, начиная с Козимо Древнего, были могуществом своим равны государям. Но оставим в стороне флорентийские дела. Вернемся к Карлу и его походу. После нескольких удачных сражений французы вступили в Неаполь. Карл VIII был окрылен успехом и счастлив, к тому же встречавшие его неаполитанки отважно обнажали грудь при вступлении французов в город. Собственно, оказавшись и сердце Кампании, этом райском уголке у самого берега моря, он попал в то же положение, что и Ганнибал, за много веков до него оказавшийся в этих местах. Воины последнего, остановившись на постой в кампанском городе Капуе, предались таким «капуанским радостям», что вскоре совершенно позабыли, зачем претерпели все ратные подвиги и тревоги, заставившие их перейти Альпы. Знаменитые «капуанские радости» как образец упоительно-расслабляющего порока вошли в поговорку. К этому же, по-видимому, стремился и Карл VIII, нисколько, однако, не отличаясь военными талантами великого карфагенского полководца. Ясное бездонное небо, созданное, казалось, самою поэзией для любви, синее море, величественные мраморные дворцы, расположенные в виде террас и уступами спускающиеся к морю, волшебные сады с экзотическими цветами, растениями и фруктами, удивительной красоты парки, в которых никогда не умолкало пение птиц — все это пленяло взор, слух, покоряло душу, теперь готовую лишь грезить о мимолетных радостях бытия.
