Лаура Кинсейл - Охотник за мечтой
– Так же, как верблюду не нужно седло, но это его судьба и воля Аллаха, – возразил марокканец Хадж-Хасан, сидя по-арабски на земле с чашкой кофе в руке.
Мужчины-бедуины, сидевшие в сумерках вокруг костра, несдержанно рассмеялись и принялись высказывать разные предложения на тему женитьбы. Зения не знала никого из мужчин племени бени-саккр, которые сопровождали их в путешествии, но из осторожности день и ночь носила куффию, прикрывавшую лицо, боясь, что кто-нибудь из них мог знать ее, хотя прошло семь лет с тех пор как она покинула пустыню.
– Я беден, ваше сиятельство, – настаивала она, – у меня ничего нет для жены.
– Но разве я не сказал, что дам тебе верблюда и зарежу овцу? И разве ты не получил в подарок ружье? Как ты можешь говорить, что у тебя ничего нет? – удивленно воскликнул он.
– Хадж-Хасан говорит справедливо, – поддержал его бедуин. – Видит Аллах, перечисленного много.
– Нет, неправильно, – удрученно запротестовала Зения, опустив голову.
– Йаллах, а разве правильно, что у меня нет бороды? – высокопарно спросил Хадж-Хасан. – У меня, который относится к тебе как отец! Ради тебя я сбрил такую великолепную бороду. Из-за тебя я теперь похож на безбородую девчонку!
– Вы можете снова отрастить ее, Эль-Мухафи! – заявила она, назвав его по-арабски господином и защитником. – Я слишком молод для женитьбы.
– Слишком застенчив, – подсказал один из бедуинов.
– Ай биллах, слишком неблагодарен, – язвительно добавил другой.
– Слишком скромен!
– Слишком уродлив, видит Аллах! – выкрикнул четвертый. – Именно поэтому он все время прячет свое лицо. Ни одна девушка не пойдет за него замуж!
– Давайте посмотрим! – Они наклонилось к Зении, и жадные пальцы потянулись к ее куффии, но они совершили бы возмутительную грубость, если бы дотронулись до нее руками.
Стараясь уклониться от их приставаний, Зения отодвинулась к краю светового круга.
– Нет, не прогоняйте его от костра, – благодушно сказал Хадж-Хасан. – Аллах сотворил Селима достаточно симпатичным, так что вы ошиблись.
Зения была не против уйти от костра. Позади осталось двенадцатидневное путешествие по горам, и ледяной холод тех дней теперь, в горячих сумерках пустыни, стал приятным воспоминанием. Она встала и отошла в сторону, делая вид, что занялась разборкой багажа.
– Йаллах, маленький волк! Иди сюда, – настойчиво звали ее голоса бедуинов, но Зения не обращала на них внимания.
Такая сцена повторялась часто, потому что голубоглазый Хадж-Хасан Неукротимый не упускал возможности рассказать каждому, как он сбрил бороду и поклялся, что не отрастит ее снова, пока не увидит женатым своего маленького побратима Селима. Не предупредив Зению, он рассказал свою выдумку в первом бедуинском поселении, и теперь история разлетелась повсюду и сама встречала их на каждой тропе. По мнению Зении, половина племен пустыни уже должна была знать рассказ, потому что интересные новости разлетаются среди бедуинов со скоростью хорошего ветра.
Каждый вечер он совершал ритуал бритья, но, несмотря на самые настойчивые расспросы, ничего больше не собирался открывать, так что подобный рассказ превратился в своеобразную игру с бедуинами, и их любопытные и эмоциональные натуры мучились в поисках ответа. Не удовлетворив любопытства по поводу таинственности того, что побудило Хадж-Хасана дать такую странную клятву, они теперь взялись за разгадывание загадки Селима.
– Мальчик перс, – предположил один из бедуинов.
– Он араб, – опроверг его предположение Хадж-Хасан.
– Он эмир. Принц!
– Веллах, принц – в лохмотьях, – иронически усмехнулся другой. – Он такой же бедный бедуин, как и мы, и просто морочит нам голову, пряча лицо.
– Нет, клянусь своей бородой, он из Андалусии, как Хадж-Хасан, – высказал предположение еще один бедуин.
– Нет, он недостаточно высок, чтобы быть магрибом. Взгляни на Хадж-Хасана – благослови вас Господь, – Селим никогда не станет таким гигантом.
Лорд Уинтер встал – в белом бурнусе и с неизменной винтовкой на плече он производил внушительное впечатление – и отвесил церемонный европейский поклон, от которого внутри у Зении все задрожало. Никто не сомневался, что его мать прекрасная белая андалусская голубка, и не мог не верить ему, когда он клялся ухоженной ранее бородой в том, что его отец – темпераментный алжирский шейх и обладатель призрачных, но богатых владений. По каким-то мотивам, которых Зения никогда полностью не понимала, он бросил своего сына, получившего воспитание по крайней мере в трех различных областях южной Испании.
Наверняка так оно и есть, потому что молодой Хасан, безусловно, стал законченным лживым негодяем, подумала с сарказмом Зения. Рассказы лорда Уинтера о Кордове, Севилье и Гранаде поражали и зачаровывали пустынников, ибо они мечтали об Андалусии и прежней империи, утраченной много веков назад. Бедуины плакали, слыша, что дворы и изящные фонтаны мусульман теперь переделаны в христианские церкви и дворцы для неверных.
Когда лорд Уинтер давал Селиму распоряжение принести ему принадлежности для бритья, все собирались вокруг него и с восхищением смотрели, как он сбривает со щек выросшую за день щетину. Его ловкие движения умиротворяюще действовали на Зению. Она смертельно боялась малейшего неверного шага, боялась, что кто-нибудь заинтересуется человеком, который возит в своем ранце острую бритву и зеркало. Но Абу Хадж-Хасан, магриб с черными волосами, голубыми глазами и непонятным ружьем, был в целом таким необычным, что всякие прочие мелочи не удостаивались комментариев, во всяком случае в его присутствии. Она не осмеливалась задумываться, какая молва распространяется в пустыне за границами лагеря.
Зения ехала верхом на великолепном крепком верблюде, которого лорд Уинтер купил для нее у племени бени-саккр, и размышляла, что можно ночью тайком убежать на нем в Дамаск и продать его там за деньги, чтобы уехать в Англию. Но она поклялась быть посредником и проводником лорда Уинтера, а кроме того, у нее не хватило бы силы духа или мужества для такого поступка, и она оставила все мысли о побеге. Ради безопасности и укрытия она спала рядом с виконтом под пологом его палатки.
Теперь они покинули территорию племени бени-саккр, и Хадж-Хасан уже нанял еще одного молодого рафика из племени ровалла, который должен служить ему до самого Джофа, лежавшего на краю красных песков. Зения понимала, что он выбирал плохо и платил слишком много, но держала свое мнение при себе, не желая привлекать к себе внимание, открыто споря со своим хозяином. Среди черных палаток бедуинов не было возможности вести частные разговоры. Если кто-нибудь отходил в сторону пошептаться, все остальные следовали за ним послушать, что он скажет.
