Евгения Марлитт - Наследница. Графиня Гизела
Фелисита остановилась у одной двери, отодвинула маленький засов и с улыбкой заглянула в комнату, из которой раздавались пение, писк и крик. Посредине возвышались две елки, а вдоль стен тянулись кустики, на ветвях которых сидели птицы.
Фелисита отворила вторую дверь в комнату, обвитую плющом, с ее собраниями бюстов и больших, переплетенных в красный сафьян книг, лежащих за стеклом в старинном шкафу. Великие композиторы разных времен разделяли в своих образах и произведениях одиночество старой девы. Она одинаково охотно играла и старо-итальянскую, и немецкую музыку. Но старинный шкаф скрывал и другие сокровища. В особых папках лежали рукописи и автографы великих людей. Эта коллекция была составлена в прежние годы, и не один пожелтевший листок был приобретен ценой значительных жертв и редкого терпения.
Фелисита застала старушку в комнате за спальней. Она сидела на скамеечке перед открытым шкафом, а вокруг нее, на стульях и на полу, лежали свертки полотна, фланели и предметы туалета новорожденного. Старушка повернула голову к вошедшей. Ее лицо значительно изменилось, и даже радость, которую оно выражало в эту минуту, не могла уничтожить следов дряхлости.
— Хорошо, что ты пришла, милая Фея, — сказала она. — Мне сказали, что к столяру Тинеману может каждую минуту прилететь аист, а у них даже не во что завернуть малютку. Наш запас еще весьма приличен, и мы можем собрать маленькое приданое, не хватает только вот этого, — она надела на свой маленький кулак розовый чепчик. — Ты могла бы сейчас сшить это, Фея, надо во что бы то ни стало доставить вещи сегодня же вечером.
— Ах, тетя Кордула, — сказала Фелисита, принимаясь за иглу, — я знаю, что Тинеману нужны и деньги — двадцать пять талеров.
Старая дева подумала.
— Гм, это многовато для меня в настоящую минуту, — сказала она, — но все-таки это нужно устроить.
Она с трудом поднялась. Фелисита предложила ей руку и повела в музыкальную комнату.
— Тетя, — сказала она, внезапно остановившись, — жена Тинемана недавно отказалась стирать твое белье, чтобы на нее не рассердилась госпожа Гельвиг, — ты не подумала об этом?
— Ты, кажется, хочешь искушать свою старую тетку? — сказала сердито старая дева, но глаза ее хитро блеснули.
Обе засмеялись и подошли к стеклянному шкафу. Этот тяжелый старинный шкаф имел свои тайны. Тетя Кордула нажала с виду невинное украшение, и на боковой стенке открылась узкая дверь. Тут находился «сейф» старой девы, вызывавший прежде у Фелиситы особый интерес, так как ей не часто удавалось взглянуть на собранные здесь драгоценности и редкости. На узких полках лежали несколько свертков с деньгами, столовое серебро и драгоценности.
Пока тетка считала талеры, Фелисита достала стоявшую в самом темном уголке коробочку и с любопытством открыла ее. В ней лежал массивный и громадный по размерам золотой браслет, на котором не было ни одного драгоценного камня. На середине браслета был выгравирован венок из роз и тонких веточек, обрамлявший следующие стихи:
Swa zwei liep ein ander meinent
herzerlichen âne wanc,
Und sich beidin sô vereinent.
Молодая девушка поворачивала браслет и искала продолжения. Хотя она и не знала старо-немецкого языка, все же легко перевела последнюю строчку: «Если вы навеки соединились».
— Тетя, ты дальше не знаешь? — спросила она.
Старая дева подняла голову.
— О, дитя, зачем ты взяла это! — вскрикнула она, и в голосе ее послышались и неудовольствие, и испуг, и печаль. Она быстро схватила браслет, дрожащей рукой положила его в коробку и закрыла крышку. Румянец, появившийся на одной щеке, и нахмуренные брови придавали ее взгляду какую-то мрачную грусть. Казалось, она забыла даже о присутствии девушки, так как, с лихорадочной поспешностью спрятав коробочку в угол, схватила стоявшую рядом коробку, оклеенную серой бумагой, и стала нежно гладить ее. Черты лица ее смягчились, она вздохнула и пробормотала, прижимая коробку к своей впалой груди:
— Она должна умереть раньше меня… и все-таки мне тяжело это сделать!
Фелисита испуганно обняла слабую старушку. В первый раз за время их девятилетнего знакомства тетя потеряла самообладание. Несмотря на свою хрупкую и слабую внешность, она при любых обстоятельствах проявляла удивительно твердый дух, несокрушимое душевное спокойствие, и ничто не могло вывести ее из равновесия. Она всем сердцем привязалась к Фелисите, передала ей все свои знания и заложила в молодую душу все сокровища своих здравых взглядов на жизнь, но ее прошлое оставалось все таким же таинственным, как и девять лет назад. А теперь Фелисита так неосторожно коснулась этой тайны.
— Ах, тетя, прости меня! — умоляюще воскликнула она. Как по-детски трогательно могла просить эта девушка, которую госпожа Гельвиг назвала упрямицей и чурбаном!
Старая дева провела рукой по глазам.
— Успокойся, дитя, ты не виновата ни в чем, а я просто болтаю вздор! — сказала она слабым голосом. — Да, я стала стара и слаба! Прежде я стискивала зубы, и язык лежал за ними спокойно, а теперь это не удается уже — пора умирать.
Она все еще держала маленькую узкую коробку в руках, колеблясь и будто собираясь с силами, чтобы исполнить тотчас же произнесенный приговор. Но через несколько мгновений она быстро положила коробку на прежнее место и заперла шкаф. После этого к ней как будто вернулось и внешнее спокойствие. Она подошла к круглому столу, на который положила деньги.
— Деньги мы завернем в бумажку, — сказала она Фелисите, и в ее голосе слышались еще следы недавней внутренней бури, — и положим в розовый чепчик. Таким образом, в нем побывает уже немножко счастья раньше, чем в него попадет маленькая головка. И скажи Генриху, чтобы он ровно в 9 часов был сегодня на своем посту — смотри, не забудь!
У старой девы были свои особенности. Ее дела не любили дневного света, они оживали только ночью и стучались в хижины бедняков, когда улицы были пусты, а глаза людей смыкались… Генрих был уже долгие годы ее правой рукой, о действиях которой левая ничего не должна была знать; он хитро и невидимо доставлял исходившую от старой девы помощь в жилища бедных, так что многие в городе ели, сами того не зная, хлеб старой девы, но верили ужаснейшим рассказам о ней и готовы были в случае надобности поклясться в их достоверности.
В то время как тетя Кордула аккуратно заворачивала деньги, Фелисита отворила стеклянную дверь на галерею. Был конец мая. На перилах галереи цвели гиацинты, ландыши и тюльпаны, а по обеим сторонам стеклянной двери стояли в кадках большие кусты сирени и калины.
