Сьюзен Джонсон - Запретный плод
— Дейзи наша гостья, Этьен. И мне бы не хотелось, чтобы ты ее обидел.
Герцог поудобнее уселся на стуле рядом с окном, словно каждый день завтракал с принцем и принцессой Шанталь.
— Успокойся, Валентин. У меня нет намерения ее принуждать, — заверил он своего друга, с которым завтракал очень часто.
В голосе его прозвучала самоуверенность мужчины, привыкшего к тому, что его покоряют и соблазняют.
Аделаида рассмеялась звонким переливчатым смехом, веселым, как утреннее солнышко, заглядывающее в окна.
— Вы, господа… — она улыбалась со значительным выражением на лице, глядя на них поверх своей чашки. Оба выглядели помальчишески юными в свободных рубашках и бриджах для верховой езды. — Совершенно не понимаете Дейзи.
Дейзи уже собиралась покинуть гостиную этим вечером, когда увидела герцога де Век, сидевшего с рюмкой ликера в одном из кресел, стоящих возле камина.
Он сразу почувствовал ее взгляд, когда она вошла в комнату, словно ожидал ее появления, и по ее глазам с удовлетворением отметил, что его присутствие не осталось незамеченным.
Хотя он не подходил к ней в течение получаса до ужина, она несколько раз ловила на себе его взгляд, и он улыбался многообещающей улыбкой, которая, несмотря на многозначительность, была и приятна, и любезна.
Дейзи вдруг почувствовала, как тепло разлилось по всему ее телу. Не желая признаваться в этом самой себе и не будучи уверенной, гнев это или радость, она не хотела верить, что вообще испытывает какието чувства, связанные с этим мрачным и красивым человеком, который стоял в оживленной группе людей, обсуждающих поло.
Он, казалось, не участвовал в оживленной беседе за исключением тех моментов, когда к нему обращались, машинально отметила она и тут же разозлилась на себя за то, что контролирует его действия. Возможность быть както связанной со скандальным герцогом де Век была исключена еще вчера вечером перед сном, напомнила она самой себе и отвернулась к женщинам, сидевшим рядом с Аделаидой. За дискуссией о моде на драгоценности она не услышала, как был объявлен ужин, и пропустила мимо ушей вопрос герцогини Монтана по поводу ее мнения относительно желтых и розовых бриллиантов.
Однако облегчение длилось недолго. Герцог де Век представил себя в качестве ее партнера за ужином. Поклонившись, он предложил ей руку, чтобы сопроводить в обеденный зал. Он казался таким огромным, его близость так волновала, что ей хотелось воскликнуть: «Зачем вы это делаете?»
Но вокруг было слишком много людей, и такое высказывание предполагало, что он действительно чтото делает или ее волнует само его присутствие. Поэтому естественно, что она промолчала, когда герцог любезно произнес:
— Добрый вечер, мадемуазель Блэк. Вы так же голодны, как и я?
Порывисто поднявшись, она окинула его взглядом, гадая, есть ли в этой фразе двусмысленность или это просто ее разыгравшееся воображение.
Герцог улыбался, глядя на нее, и думал, как она прекрасна, когда волнуется.
— Я пропустил ленч, — любезно продолжил он таким тоном, словно ежедневно успокаивал взволнованных девушек, что, честно говоря, было недалеко от истины. — Я играл в поло.
Дейзи чуть помедлила, прежде чем опереться на его руку. Она решила, что не стоит слишком предвзято реагировать на слова и действия этого человека. А его комментарий по поводу ленча… что ж… Он играл в поло. Это, по существу, все, чем он занят. А когда не играл в поло, то охотился, играл в карты или забавлялся с чужими женами. В общем, голубая кровь. Лень и никчемность на протяжении бесчисленных поколений. Взглянув на него, когда они входили в обеденный зал, она спросила:
— Вы когданибудь работаете?
— Игра в поло оказалась тяжелой работой в минувший полдень, — дружелюбно ответил он, игнорируя колкость ее намека. — Думаю, сбросил пять фунтов.
— Сочувствую вашим пони, они тяжело потрудились, таская на себе такую тяжесть…
Они уже дошли до стола, сервированного на десять человек.
— Я нахожу очаровательным, что у вас есть профессия, мадемуазель Блэк. Кстати, моим лошадям обеспечен поистине королевский уход.
— Конюхами, которые едва зарабатывают на то, чтобы содержать свои семьи.
Она произнесла это тем же бесстрастным тоном, что и прошлой ночью: в нем было некое самодовольство, словно она удачно провела очередную сессию дебатов в суде.
Герцог остановился, и Дейзи подумала, что ее критика достигла цели, но оказалось, что он наконец нашел их места.
— Вы что, социалистка, мадемуазель? — мягко спросил он, отодвигая кресло, чтобы она могла сесть. — Я понимаю, что радикальные взгляды — это новое интеллектуальное увлечение.
— Не обязательно быть социалистом, — заявила она, усаживаясь в кресло и поправляя юбку, — чтобы интересоваться способом существования простых людей.
Ее оголенные, плечи были на расстоянии дюйма от его рук, соблазнительные и гладкие, как шелк. Ему хотелось спросить: а если я стану социалистом, вы проведете со мной ночь? Но вместо этого он сказал:
— Безусловно, — и, протянув ей салфетку, уселся рядом с ней на свое место. Желая оправдаться, а возможно, чтобы снискать ее расположение, он добавил: — Может быть, вас успокоит, что мои имения называют в газете «Фигаро» образцовыми? В течение столетий мы сумели создать и развить особую форму управления и совместного использования прибыли для фермеров и рабочих. Вероятно, виной тому утопические принципы моего прапрадедушки.
— И вы не согласны с ним, — тоном обвинителя произнесла Дейзи.
— Напротив, — улыбнулся он, сожалея, что не может поцеловать ее в нахмуренные брови. — Я всем обязан его предвидению. Благодаря этой системе мое богатство постоянно растет. Вне всякого сомнения, нечто подобное способствовало благосостоянию и вашего… — он запнулся, подбирая нужное слово.
— Племени, — мягко подсказала Дейзи, — вот это слово, монсеньор герцог.
Он уловил новые трогательные нотки в ее тоне, словно она всю жизнь рассказывала ему о себе и о своей расе.
— Да, конечно, — осторожно согласился он, избегая щекотливых моментов и несколько меняя тему. — Импресс рассказывала мне, что ваши края поистине прекрасны.
Она почти улыбнулась, и герцог немедленно отметил то направление разговора, которое наиболее способствовало диалогу с этой красавицей. Мадемуазель Блэк из Америки, и ее сердце было далеко, в штате Монтана.
— Я выросла в горах, — почти вызывающе сказала она.
И он невольно подумал, что ей не раз напоминали об ее индейском происхождении, если она так болезненно реагирует, когда речь заходит об этом.
— У меня тоже была прекрасная возможность путешествовать и охотиться.
