Барбара Картленд - Недосягаемая
— Мне везло, — сказал он ей однажды. — Операции, которые я выполнил, когда впервые оказался в Лондоне, были успешными. В любом хирургическом случае без элемента везения не обойтись.
Сестры и санитарки рассказывали иначе.
— Его мастерство изумляет, — говорили они. — В то же время он воодушевляет своих больных, заставляет их стремиться к жизни, и они не хотят разочаровывать его своей смертью.
Ангус Маклауд отсылал всех раненых, которые больше всего его интересовали, в Эйвон-Хаус. Поместье располагалось недалеко от Лондона, и ему было легче оперировать там, где больные могли находиться в покое, в оздоровительной деревенской тишине. Он появлялся в любой час дня или ночи, но обычно заранее звонил старшей медсестре, и Элизабет постепенно привыкла разбираться в его коротких сообщениях. Она уже не скрывала от себя, что хочет его видеть, и когда не была абсолютно уверена во времени его приезда, то никак не могла себя заставить покинуть дом хотя бы ненадолго. Она ждала его, оставляя дверь в гостиную открытой так, чтобы услышать шаги, когда он будет проходить по огромному, не застланному коврами холлу. Она стыдливо спрашивала самое себя, догадывается ли он, что многие из вопросов, которые она задавала, служили лишь предлогом, часто довольно неубедительным даже на ее взгляд, и все же он тоже, казалось, был рад видеть ее. Но когда она замечала, как он улыбается сестрам и сиделкам и как те сразу оживляются, то с горечью признавалась, что значит для него не больше, чем комендант его любимого госпиталя.
Сейчас, по дороге домой, Элизабет подыскивала предлог, чтобы поговорить с ним наедине, когда обед подойдет к концу. За столом будет, конечно, Артур; он, как всегда, примется ворчать по поводу Министерства сельского хозяйства и пустится в длиннющий монолог о множестве трудностей и несправедливостей, которые, по его мнению, необходимо немедленно исправить.
Все тридцать два года своей жизни, с горечью подумала Элизабет, она выслушивала, как ее отец и Артур сокрушаются, что страна катится в пропасть. «Однажды она действительно скатится, — думала Элизабет, — и тогда они успокоятся». Все им было плохо, и ей казалось, что в них нет ни малейшего чувства благодарности к жизни. Раз или два она попыталась убедить Артура, насколько повезло Англии по сравнению с оккупированными странами Европы. Но очень скоро она поняла, что Артур не мог вытерпеть никаких сравнений с Англией, точно так же как не мог широко взглянуть на вещи. Для него имели значение только собственные маленькие интересы, только его личные беды. «До чего же он узколобый», — однажды со злостью произнесла Элизабет про себя и тут же устыдилась, что так враждебно критикует Артура, пусть даже не вслух.
Последнее время она старалась изо всех сил быть терпеливой, но опасалась, что это ей не удастся, потому что ясно видела в Артуре то, кем он был ~ стареющего мужчину. «Я разочаровала его, — говорила она себе. — Он взял молодую жену, а я не сумела подарить ему наследника. Я должна быть доброй… должна».
Она пыталась быть особенно любящей и внимательной, но, поступая наперекор себе, чтобы ублажить мужа, она знала — ему это не нужно. Артур почти не нуждался в ней, он так долго довольствовался своим обществом, что жена внесла очень мало изменений в его жизнь.
«Я для него не больше чем настольное украшение», — подумала Элизабет и вернулась к размышлениям об Ангусе — мысленно она уже называла его по имени.
Она представляла, как бы отозвался о нем отец. Наверняка полковник Уиндовер сказал бы: «Совсем неплох для доктора!» Этот снобизм, нелепый, бесконечный снобизм, в котором ее воспитали! По какой-то прихоти фантазии она вдруг спросила себя, подвергся бы Иван такой критике, окажись он титулованным белоэмигрантом. Иностранный титул, по меркам отца, стоил немногого, но иностранец без титула вообще ни на что не годился. После войны, по крайней мере, эти традиции отомрут, некому будет их поддерживать, возможно даже, никому не захочется открывать толстые красные тома ежегодного справочника дворянства «Деб-ретт», которые всегда занимали целую полку в отцовском кабинете.
Она подумала о том, что делал Ангус, — о его работе среди людей, раненных в сражениях, о том, что он никогда не щадил себя, о мастерстве и виртуозности его операций. И тем не менее для ее отца и, в чем она была совершенно уверена, для Артура тоже он оставался «всего лишь доктором».
Когда Элизабет подъехала к крыльцу, Артур ждал в холле, через секунду она услышала, как позади остановилась машина Ангуса. Муж вышел на ступени, в руках у него были часы. Он уже переоделся к обеду в смокинг и рубашку с высоким старомодным воротничком.
— Ты опоздала, дорогая.
— Знаю, Артур. Извини меня, дело в том, что по дороге домой я заехала к Лидии. Посмотри, я вернула мистера Маклауда, чтобы он пообедал с нами.
Артур безучастно кивнул:
— Добрый вечер, Маклауд. Не думал, что вы останетесь, иначе я бы сам вас пригласил.
— Значит, вы сегодня уже виделись? — спросила Элизабет.
— Да, да, — раздраженно ответил лорд Эйвон. — А теперь ступай и переоденься, если хочешь. Обед, должно быть, уже готов.
— Я не отниму у вас больше минуты, — пообещала Элизабет и начала бегом, словно девочка, подниматься по лестнице.
Ей понадобилось больше обещанной минуты, чтобы сменить форму на вечернее платье, но она уложилась в десять минут. Горничная удивилась, когда Элизабет сказала, что наденет сегодня не простое черное платье, которое та готовила ей почти каждый вечер, а новый наряд из мягкого белого шифона, купленный два года назад и с тех пор ни разу не надетый, потому что Элизабет казалось, будто в нем у нее слишком молодой и шикарный вид. Сейчас она надела его, добавив ожерелье из изумрудов и такие же браслеты — фамильные драгоценности в немного старомодной оправе, но очень мило выглядевшие на фоне белого шифона. Элизабет посмотрела в зеркало и подавила возглас удивления — так хорошо она выглядела, а затем, вспомнив, что Артур разъярится, если обед придется задержать еще дольше, поспешно спустилась вниз.
Мужчины ждали в холле. Подходя к ним, она услышала, как муж говорил:
— Сегодня хорошие новости, Маклауд. Похоже, война скоро закончится и все мы сможем вернуться к нормальной жизни.
Элизабет показалось, что в этот момент ее сердце сжала ледяная рука. «Нормальная жизнь» означает, что Эйвон-Хаусу будет возвращен его былой блеск. Из бального зала вывезут кровати, из спален улетучится слабый запах эфира. Уедут медсестры, и Ангус больше не появится в доме.
«Я не вынесу этого», — подумала Элизабет. Мужчины смотрели, как она к ним подходит, и старый дворецкий, который топтался в стороне, поджидая хозяйку, громогласно объявил:
