Анн Голон - Бунтующая Анжелика
Она нервно сплетала и расплетала дрожащие пальцы, и он подумал, что она стала крайне впечатлительной. Но с другой стороны — и более спокойной. Ранимость в ней сочеталась с несокрушимостью воли.
Анжелика тем временем пыталась вообразить, как она под презрительными взглядами придворных идет по длинной галерее, в конце которой ее ожидает король. Как она преклоняет перед ним колена, словно бы сраженная всепокоряющим величием. Затем — слова вассальной клятвы, целование руки… А когда она останется с ним наедине и он приблизится к ней, как к врагу в поединке, выиграть который он готов любыми средствами, что же тогда выручит ее из беды? Ничто — ведь у нее не будет того юношеского глупого тщеславия, того спасительного, как стальной доспех, неведения, которые могут подчас оградить от власти чувств.
Слишком бурные годы остались за плечами, чтобы не знать обо всех тонкостях таинственного искуса страсти. Она неминуемо покорится той незримой силе, что всегда влечет женщину к ее победителю, рабыню — к ярму. Столько ласк и желаний познало прекрасное тело, столько любовных поединков! Она стала женщиной до мозга костей, знакомой даже с соблазнами сладострастного унижения.
Людовик XIV, тонкий знаток человеческой натуры, не может этого не предвидеть. Он привяжет к себе блистательную бунтарку, наложив раскаленную печать… Так на плече преступника выжигают королевскую лилию.
Но все же Анжелика была достаточно целомудренна, чтобы утаить свои видения от Молина.
— Король не так глуп, — трезво вымолвила она. — Я не в состоянии все вам объяснить, но если я окажусь в его власти, произойдет.., то, чего не должно случиться. Ах, Молин, вы же знаете, почему! На свете есть человек, избравший меня дамой своего сердца, тот, кого я любила, с кем была готова провести свой век. Будь он рядом, моя жизнь не превратилась бы в чреду дней, отравленных горем, бесплодным ожиданием, пустыми опасными надеждами. Но существуют вещи, которых не исправить. Жив он или мертв, он шел по другой, не моей дороге. Он любил других женщин, как я — других мужчин. Мы предали себя. То, что было как бы наброском нашей будущей совместной жизни, загублено навсегда. И сделал это король своими собственными руками. Я не могу ни забыть, ни простить… Я не должна, это было бы изменой, уничтожающей все мои шансы.
— Шансы на что? — спросил он отрывисто.
Она растерянно провела рукой по лбу.
— Не знаю… Есть какая-то надежда, она не умирает, несмотря ни на что. И к тому же… — Анжелика повысила голос. — ..К тому же вы заговорили о моих интересах. А что вы скажете о возможности опять обнаружить в своем бокале яд, подсыпанный госпожой де Монтеспан? Вам ведь известно, что она уже пыталась убить меня и Флоримона.
— Скажу, сударыня, что вы достаточно сильны и ловки, чтобы противостоять ей. Да и поговаривают, что ее влияние сейчас поколеблено. Король устал от ее злобы. Он ведет долгие беседы с другой опасной интриганкой, госпожой Скаррон, а она, к сожалению, бывшая гугенотка. Со всем рвением новообращенной она подталкивает его к глупой и жестокой войне со своими бывшими единоверцами.
— Госпожа Скаррон? — удивилась Анжелика. — Гувернантка детей короля?
— Она самая. Король увлечен и ее беседой, и ее чарами.
Анжелика пожала плечами. Она вспомнила, что Франсуаза принадлежала к большому семейству Обинье и все сеньоры, тщетно пытавшиеся воспользоваться ее бедностью, дабы завоевать ее расположение, величали строптивицу «прекрасная индианка». В этом прозвище звучали и восхищение, и досада… Подумала Анжелика и о том, что интенданта никто еще не уличал в пустопорожней болтовне. Молин меж тем настаивал:
— Поймите, госпожа де Монтеспан не так опасна, как вам кажется. Вы обошли ее даже тогда, когда она была в зените могущества, а теперь вывести ее из игры ничего не стоит…
— Позволить себя купить, — подхватила Анжелика, — подкупать самой, вести свирепую, невидимую глазу войну… Бррр! Я предпочитаю бороться иначе, — ее глаза азартно блеснули. — И если предстоит сражение, то пусть оно будет при свете дня на моей собственной земле… Только она одна, сдается мне, только она во всем этом безумии не потеряла цену… Я останусь здесь. Это для меня и плохо, и хорошо. Хорошо, поскольку мне страшно хотелось вновь повидать Пуату. Да, я не могла не вернуться. Так было суждено свыше. Я это поняла, еще когда в первый раз покинула Монтелу (помните, как меня, семнадцатилетнюю, увозила на юг повозка графа де Пейрака?). Так вот, после всех странствий я должна была вернуться на землю моего детства, чтобы сделать здесь свою последнюю ставку.
…То, что она сгоряча высказала, поразило самое Анжелику. В волнении она покинула Молина и медленно поднялась на вершину башенки. Оттуда открывался вид на ее владения. Тучный Монтадур, чей силуэт так часто мелькал на парковых дорожках, неужто он вообразил, что затворница все лето и осень будет безропотно дожидаться, когда явятся люди короля, чтобы заточить ее в другую тюрьму?
Если сегодня она так робка, что не отваживается даже спуститься в сад, то лишь затем, чтобы в избранный день ловко ускользнуть под защиту родного леса. А рыжеусый страж ничего и не заметит, он еще долго будет охранять пустую клетку, не догадываясь, что ее обитательница уже далеко.
Ведь этот дуралей ничего не смыслит в жизни природы! Откуда ему знать, что любой зверь роет себе нору с двумя выходами? Он думает, ей некуда деться! Да если будет нужно, она найдет убежище в лесистом Бокаже.
Но прежде чем решиться избрать участь изгнанницы, ищущей спасения от погони под зеленым пологом древесных крон, нужно все взвесить.
— Моя последняя ставка…
Еще раз отвоевать свободу будет потруднее, нежели вырваться из гарема султана. Там ей помогла ее женственная гибкость. Таиться в темноте, довериться ночи, молчанию пустыни, подобно слабому зверьку, сливающемуся с землей, призвать саму природу в союзники — подобные уловки в теперешних обстоятельствах не приведут к цели. Чтобы вырваться из упругих и крепких тенет короля Франции, надобны сила и блеск, шум и вызов, мужская жестокая сила.
Возвратившись к людям своего круга, госпожа дю Плесси-Белльер не надеялась найти среди них союзника. Никого, кто бы решился помочь из дружбы, страсти или, на худой конец, ради выгоды. С какой ловкостью молодой король сумел привлечь на свою сторону всех и вся! Нет такого вельможного гордеца, кто бы не склонялся перед его властью. Она перебрала их имена: Бриенн, Кавуа, Лувуа, Сент-Эньян… Но все это — призраки… А Лозен — в тюрьме, он просидит там годы и годы, выйдет в старости. От прежней его жизнерадостности не останется и следа…
Стоя на тесной площадке, окруженной белым парапетом, она вглядывалась вдаль.
