Колин Маккалоу - Прикосновение
— Вот мы и дома, Элизабет, — объявил Александр, помогая ей выйти из экипажа. — Сейчас Саммерс пришлет вагон.
По рельсам неторопливо скатилась деревянная машина, чем-то похожая на открытый омнибус на вагонных колесах, с четырьмя рядами простых дощатых скамей, где разместилось бы шесть человек, и длинной, предназначенной для груза платформой с высокими бортами. Но сиденья скамей были повернуты под немыслимым углом, так что пассажиры почти лежали на спинках. Александр сел рядом с Элизабет, закрепил поверх колен особый брус и крепко взялся за поручни.
— Держись и не бойся, — велел он. — С тобой ничего не случится.
Воздух задрожал от звуков: пыхтения двигателей, сводящего с ума непрерывного рева, металлического скрежета, хлопков вращающихся ремней, скрипа, лязга, воя и грохота. Сверху доносился шум парового двигателя. Вагон подкатился по рельсам к месту, где начинался подъем, закряхтел и начал подниматься по невероятно крутому склону. Как по волшебству, Элизабет вдруг обнаружила, что не лежит, а сидит прямо; ее сердце было готово выскочить из груди. Повернув голову, она засмотрелась на расстилающийся перед ней Кинросс, неприглядные окраины которого уже затопили вечерние тени.
— Я не хотел, чтобы моя жена жила там, внизу, — объяснил Александр, — потому и построил дом на вершине горы. Добраться туда можно или извилистой тропой, или в этом вагоне. Поверни голову. Видишь? Двигатель тянет вагон вверх на прочном тросе.
— Но почему вагон такой огромный? — спросила Элизабет.
— Он служит и рудокопам. Копры «Апокалипсиса», краны с блоками, находятся на широкой террасе, мимо которой мы только что проехали. Рудокопам удобнее пользоваться ближайшим тоннелем, по которому к локомотивам подвозят вагонетки с рудой. В клетях рабочие спускаются в главный штрек, а в конце смены поднимаются обратно.
Под деревьями было прохладно — вероятно, из-за высоты и тенистых крон.
— Кинросс-Хаус стоит на высоте три тысячи футов над уровнем моря, — опять прочитав ее мысли, пояснил Александр. — Летом у нас на вершине царит приятная прохлада, а зимой там теплее, чем на равнине.
Наконец вагон выехал на плоскую площадку, так что пассажиры опять оказались в полулежачем положении, и остановился. Элизабет выбралась из вагона без помощи Александра и удивилась тому, как стремительно ночь пала на Новый Южный Уэльс. Здесь и в помине не было долгих шотландских сумерек, таинственных часов мягкого полусвета.
Площадку, на которой остановился вагон, окружала живая изгородь; обойдя вокруг нее, Элизабет замерла. На этой неприступной вершине ее муж построил настоящий дворец — из какого-то светлого камня, напоминающего известняк. Целых три этажа, широкие георгианские окна, веранда с колоннами, изогнутая лестница, ведущая к ней. Казалось, дом высится здесь уже лет пятьсот. Перед крыльцом расстилалась лужайка. Кто-то приложил немало стараний, чтобы создать на горе настоящий английский парк с подстриженными буксовыми изгородями, клумбами роз и даже стилизованными руинами греческого храма.
Дверь дома была распахнута, во всех окнах горел свет.
— Добро пожаловать домой, Элизабет. — Александр за руку повел ее по ступеням к двери.
Шотландская расчетливость подсказала Элизабет, что каждая вещь здесь придирчиво выбрана и доставлена за баснословную цену. Ковры, мебель, люстры, статуэтки, картины, драпировки — все до последних мелочей, как и строительные материалы для дома. Только легчайший запах керосина свидетельствовал о том, что дом стоит неподалеку от освещенного газом города.
Выяснилось, что вездесущий Саммерс — секретарь Александра, а его жена — экономка; очевидно, последнее обстоятельство полностью устраивало Александра.
— Прошу прощения, мэм, не хотите ли освежиться с дороги? — осведомилась миссис Саммерс и повела Элизабет в прекрасно оборудованную уборную.
Еще никогда в жизни Элизабет никому не была так благодарна, как экономке за это приглашение: подобно всем воспитанным женщинам той эпохи, ей порой часами приходилось ждать возможности опорожнить мочевой пузырь, поэтому в пути она не осмеливалась сделать ни единого лишнего глотка воды. Жажда приводила к обезвоживанию, моча застаивалась в мочевом пузыре, в почках образовывались камни; женщины часто умирали от водянки.
После нескольких чашек чаю с сандвичами и восхитительным маковым кексом Элизабет улеглась в постель — настолько усталая, что даже не заметила, как выглядит ее спальня.
— Элизабет, если комнаты тебе не по душе, непременно скажи, что тебя не устраивает, — попросил Александр за завтраком в самой чудесной столовой, какую когда-либо видела Элизабет. Окна и крышу комнаты заменяли гигантские листы стекла в тонких рамах из белой стали; столовая больше напоминала джунгли — столько в ней было высоких пальм и раскидистых папоротников в кадках.
— Мои комнаты мне очень нравятся, а эта столовая — еще больше.
— Это зимний сад. В холодном климате в таких помещениях зимой оберегают от мороза тропические растения.
Александр вновь облачился в «кожанку», как мысленно назвала Элизабет его одежду; шляпу он положил на свободный стул.
— Вы куда-то собрались?
— Я же дома. Здесь мы будем видеться разве что по вечерам. Миссис Саммерс покажет тебе дом. Подумай и скажи, что бы ты хотела в нем переделать по своему вкусу. Этот дом скорее твой, чем мой, — в отличие от меня ты почти всегда будешь дома. Ты, кажется, не играешь на пианино?
— Нет. Мы не могли позволить себе иметь инструмент.
— Значит, я найму тебе учителя. Музыка — моя страсть, ты должна научиться хорошо играть. Ты поешь?
— Могу напеть мелодию.
— Пока я ищу учителя музыки, тебе придется коротать время за чтением и упражняться в письме. — Он наклонился, небрежно скользнул губами по ее щеке, нахлобучил шляпу и удалился, громко призывая свою верную тень — Саммерса.
Миссис Саммерс предложила «мэм» показать дом. Элизабет не ожидала от этого осмотра никаких сюрпризов; как она и предвидела, каждая комната была отделана роскошно, в стиле сиднейского отеля, о нем напоминала даже грандиозная лестница. В просторной гостиной, помимо рояля, стояла арфа.
— Настройщика привезли из самого Сиднея, как только рояль поставили на место. Ох уж этот мне рояль! Его не позволяют подвинуть даже на волосок, чтобы протереть под ножками, — проворчала миссис Саммерс.
Библиотека явно была любимым уголком Александра: в отличие от других комнат она имела обжитой вид. Между книжными шкафами из темного дуба стояли мягкие кресла, обитые темно-зеленой кожей; в убранстве преобладала шотландка цветов Мюрреев — обои на стенах, портьеры, ковер. Но почему Мюрреев? Почему не Драммондов? Элизабет считала шотландку Драммондов очень красивой: на ярко-красные квадраты ее делили многочисленные зеленые и темно-синие линии. А Мюрреи испокон веков носили тускло-зеленый тартан, разделенный на клетки тонкими красными и темно-синими линиями. Ее муж питает несомненное пристрастие к почти вызывающей роскоши, так почему он отдал предпочтение приглушенным цветам Мюрреев?
