Джудит Макнот - Раз и навсегда
"Приезжайте немедленно, дорогая моя, – писал он. – Вас не просто ждут, но ждут с нетерпением». Тогда, может быть, ее вовсе не собираются отправлять обратно? Возможно, «его милость» что-то напутал?
Горничная помогла ей промыть волосы, затем поднесла мохнатое полотенце и поддержала ее при выходе из ванны.
– Я убрала вашу одежду, мэм, и приготовила постель на тот случай, если вы захотите вздремнуть. Виктория улыбнулась и спросила ее имя.
– Мое имя? – повторила горничная, удивленная, что это интересует гостью. – Почему вы спрашиваете? Мое имя – Рут.
– Большое спасибо, Рут, – сказала Виктория, – за то, что вы убрали мою одежду.
Краска удовольствия проступила на веснушчатом лице горничной, которая сделала легкий книксен и направилась к дверям.
– Ужин в восемь, – сообщила она на ходу. – В Уэйкфилде его милость редко придерживается принятого здесь расписания.
– Да, Рут, – чувствуя неловкость, спросила Виктория, когда горничная подошла к двери, – здесь что, два.., их милости? То есть меня интересует Чарльз Филдинг…
– О, вы говорите о его светлости! – Рут оглянулась, как бы беспокоясь, что ее могут услышать. – Он еще не приехал, но к ночи мы ждем его прибытия. Я слыхала, как его милость велел Нортропу уведомить его светлость о вашем приезде.
– А какой он из себя.., м-м.., его светлость? – спросила Виктория, чувствуя, как глупо употреблять эти странные титулы. Рут уже было собиралась описать его, но затем передумала.
– Простите, мисс, но его милость не позволяет слугам сплетничать. И нам также не разрешается фамильярничать с гостями. – Она присела в поклоне и удалилась, шурша накрахмаленными черными юбками.
Виктория была поражена тем, что два человека не имеют права поговорить в этом доме только потому, что один – слуга, а другой – гость, но, вспомнив свое краткое знакомство с «его милостью», она вполне могла представить себе, что он способен дать такое бесчеловечное указание.
Виктория достала из гардероба ночную сорочку, надела ее и забралась в постель. Роскошный шелк простыней ласкал ее кожу, и, засыпая, она молила Всевышнего, чтобы Чарльз Филдинг оказался более доброжелательным человеком, чем другой – его милость. Ее длинные темные ресницы, подрагивая, опустились, прикрыв щеки подобно мягким опахалам, и она погрузилась в сон.
Глава 5
Через открытые окна лился солнечный свет, а по комнате гулял легкий ветерок, мягко овевавший лицо Виктории. Где-то внизу по брусчатке цокали конские копыта, а на подоконник одновременно уселись две птахи, тут же затеявшие шумную ссору. Их раздраженное щебетание постепенно нарушило счастливый сон о родимом доме и пробудило Викторию.
Полусонная, она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Вместо привычной грубоватой ткани домашней наволочки, пахнувшей мылом, ее щека коснулась гладкого шелка. Смутно сознавая, что это не ее постель, что внизу нет мамы, готовящей завтрак, Виктория еще крепче зажмурилась, пытаясь восстановить прервавшийся безмятежный сон, но тщетно. Она неохотно повернулась и открыла глаза.
В ярком утреннем свете она разглядывала серебристо-голубые занавеси, между которыми ее кровать находилась как в шелковом коконе, и вдруг девушка все вспомнила. Она находится в Уэйкфилд-Парке и проспала с вечера до утра.
Убрав пряди волос со лба, она присела и откинулась на подушки.
– Доброе утро, мисс, – приветствовала ее Рут. Виктория подавила испуганное восклицание: она только сейчас заметила девушку.
– Я не хотела будить вас, – поспешно извинилась маленькая горничная. – Дело в том, что его светлость находится внизу и велел спросить, не соизволите ли вы позавтракать вместе с ним?
Ободренная известием, что герцог желает повидать ее, Виктория откинула одеяло.
– Я погладила вашу одежду, – сказала Рут, открывая шкаф. – Что вы собираетесь надеть?
Виктория выбрала лучший из своих нарядов – мягкое черное платье из муслина с низким квадратным вырезом, украшенное крошечными белыми розанами, аккуратно вышитыми ею на длинных рукавах и кайме во время долгого путешествия.
Отказавшись от услуг Рут, девушка сама натянула платье на нижние юбки и обернула вокруг тонкой талии широкий черный поясок.
Пока горничная застилала постель и убирала и без того опрятную спальню, Виктория присела у туалетного столика и привела в порядок волосы.
– Я готова, – вставая, сказала она; глаза девушки светились в ожидании неведомого, а щеки цвели здоровым румянцем. – Вы не подскажете мне, где я могу найти.., м-м.., его светлость?
Ноги Виктории утонули в толстом ворсе красного ковра, когда Рут повела ее вниз по спиральной мраморной лестнице, через приемную залу, туда, где два лакея стояли на страже у дверей из красного дерева, украшенных богатой резьбой. Не успела она перевести дух, как лакеи бесшумно и величественно распахнули створки дверей, и Виктория оказалась в зале длиной около девяноста футов [2]; в центре залы стоял длинный стол красного дерева, над которым висели три гигантские хрустальные люстры. Сначала ей показалось, что в зале никого нет, и она пробежала глазами по обитым золотистым бархатом стульям с высокими спинками, стоявшим по обе стороны огромного стола. Но затем услышала шелест газеты. Не представляя, кто это может быть, она медленно обошла стол и остановилась.
– Доброе утро, – тихо произнесла она. Чарльз повернул голову и уставился на нее. Лицо его побелело.
– Боже всемогущий! – выдохнул он, медленно поднявшись и устремив взгляд на экзотическую юную красавицу, стоявшую перед ним.
Вылитая Кэтрин, какой она была много лет назад. Как хорошо он помнил и с какой любовью вспоминал это невероятно прекрасное, тонко очерченное лицо с грациозно изогнутым разлетом бровей и длинными густыми ресницами, обрамляющими глаза, напоминающие огромные мерцающие сапфиры! Он узнал этот мягкий смеющийся рот, крошечную очаровательную ямку в центре упрямого подбородка и пышную массу золотисто-рыжих волос, небрежно спадающих на плечи.
Ухватившись левой рукой за спинку стула, чтобы выпрямиться, он протянул ей дрожащую от волнения правую.
– Кэтрин, – прошептал он.
Виктория неуверенно вложила руку в его ладонь, и длинные пальцы Чарльза крепко сжали ее.
– Кэтрин, – снова хрипло прошептал он, и Виктория заметила блеснувшие в его глазах слезы.
– Кэтрин звали мою мать, – мягко сказала она. Его пальцы чуть ли не до боли сжали ее руку.
– Да, – прошептал он. Затем прокашлялся, и его голос обрел нормальное звучание. – Да, конечно, – сказал он и тряхнул головой, как бы для того, чтобы прийти в себя.
