Елизавета Дворецкая - Аскольдова невеста
И вот тут по коже побежали мурашки. Раньше она думала только об игрецах, служивших Кручинихе и теперь оставшихся без хозяйки. Но что, если они – не главные виновники всего происходящего и не главная опасность? Что если за всем этим стоит кто-то другой? Кто-то более сильный, чем Кручиниха. Кто он? Чего хочет? И не приведет ли ее столкновение с бабкиными игрецами к встрече с этим неизвестным противником?
По избе пролетел ветерок, и Дивляна вздрогнула. Лишние мысли исчезли – начиналось то, чего она ждала. Все остальное – потом, но сейчас перед ней вставало вражеское войско, и копье было брошено в невидимый строй…
Сперва она отпрянула от окна, но потом вернулась и прижалась к стене рядом. Вся дверь по косяку была окружена плетнем из крапивы со зверобоем и заговорена, второе окошко тоже. Свободным оставалось только одно, и через него голодные духи рвались к своей жертве. Прямоугольник окна потемнел, звезды и лунный свет исчезли, будто в окошко вставили плотную затычку из сплошной тьмы. Десятки мелких холодных вихрей кружились в избе; Дивляна ничего не видела, только подрагивало пламя лучины, но ощущала каждый из них так ясно, будто тонкие струны проходили через ее голову, и она чувствовала колебание каждой из них. Все они были разными, но одно объединяло их – чужеродность и чувство голода.
Готово. Они все здесь. Возле окна движение прекратилось, но в проеме по-прежнему висела густая чернота. А клубок тонких холодных вихрей вился посреди избы. Дивляна подняла с лавки приготовленный крапивный плетень и положила его на оконный косяк. Все. Духи оказались в ловушке.
– На небесах от лица Перунова поднимается грозная туча, сильный гром и молния, – заговорила она, и собственный тихий голос слышался ей будто издалека. Но в нем жило горячее дыхание грома, и ей самой уже казалось, что это говорит не она, а та, небесная Огнедева. – Как спустил Перун гром и молнию, грянул гром, молния пламя пустила, молния осветила ─ и устрашились, и убоялись всякие нечистые духи, расскакались и разбежались: водяной в воду, а лесной в лес, под дерево скрипучее, под корень, а ветряной под куст и под холм, а нечистый дух, посыльный и нахожий, на свои на прежние жилища. Так и я приказываю вам, духи нечистые: как боитесь вы небесной стрелы, молнии грома, так убоялись бы вы и меня, внучки Дажьбожьей, во всякое время, на востоке и на западе, на полудне и на полуночи, со всех четырех сторон…
– Кто?
– Говорит?
– С нами?
– Кто?
– Приказывает?
– Нам?
Теперь уже звуки исходили не из уст Ольгимонта: он по-прежнему лежал неподвижно, а голоса раздавались прямо из воздуха – и прямо в голове Дивляны.
– Я роду ни большого, ни малого: мне матушка – красно солнышко, а батюшка – светел месяц, а сестры у меня – белы зорюшки, а братцы у меня – часты звездушки. А вы кто? Как имена ваши?
– Мне имя – Воронец!
– Мне имя – Пырец!
– Мне имя – Хоростец!
– Мне имя – Беглевец!
– Мне имя – Нырец!
– Мне имя – Былец!
– Мне имя – Пухлец!
– Мне имя – Горелец!
– Мне имя – Турица!
– Мне имя – Ужевник!
– Мне имя – Земляница!
– Мне имя – Змиица!
– Мне имя – Мокрец!
Слова падали, как осколки льда – острые, тонкие, холодные, ранящие. И все-таки это была победа – она заставила их говорить. А кто знает имя, тот получает власть. Стараясь ни одного не упустить, Дивляна лихорадочно соображала. Все эти имена – названия трав. Но духи растений не могут мучить людей. Значит, бабка Кручиниха когда-то схитрила: она прикормила игрецов, дала им имена трав и тем самым подчинила себе, поскольку ей, зелейнице, были подвластны травы.
– И приказываю я вам, дух Воронец, дух Пырец, дух Хоростец… – Дивляна перечислила все тринадцать имен, – уходите от внука Дажьбожьего Ольгимонта, уходите от этого дома, от окон и дверей, от четырех углов, уходите на свои прежние жилища и не возвращайтесь, пока хмель не утонет, пока камень не поплывет!
– Мы не можем! – завыли, заскулили, заканючили голоса над ухом. – Не можем!
– Хозяйка нас на вечную службу подрядила!
– Воли нас лишила!
– А служить мы можем только ей и еще троим, в ком ее же кровь, кровь Ольгимонта волхва!
– Кто эти трое? – спросила Дивляна. Надо думать, речь шла о потомках древнего чародея, к которым принадлежала сама Кручиниха, – ведь говорили, что она происходит из старого и знатного голядского рода.
– Колпита, княгиня смолянская!
– Ее сын Ольгимонт!
– Ее дочь Ольгица!
– Но их тут нет!
– Есть только он, Ольгимонт!
– Он не хочет!
– Он отвергает нас!
– Он не кормит нас!
– Он не дает нам работы!
– Но мы не можем уйти!
– Он – Ольгимонт!
– Он – наш хозяин!
– Он должен нас кормить!
– Замолчите! – Дивляна затрясла головой, и вой тринадцати голосов умолк.
Ей все стало ясно. Сына княгини Колпиты подвело то, что он получил родовое имя своего знаменитого предка. Везде нарекают именами предков, давая тем новую жизнь в своем же роду, но для духов нет разницы между этим Ольгимонтом и тем, которому они служили лет двести назад. Однако этот Ольгимонт не имеет ни желания, ни способностей, ни знаний, чтобы ими управлять. Видимо, его мать даже не подозревала о том, что в роду существует подобное наследство. Иначе позаботилась бы.
– Я найду вам нового хозяина, – сказала Дивляна. – Или хозяйку. Вы согласны служить княгине Колпите – я отвезу вас к ней.
– Мы согласны! Согласны!
– И я буду кормить вас, пока вы не попадете к ней. А взамен пообещайте, что не станете мучить Ольгимонта, не станете манить детей, не станете причинять вреда никому ни в этом селении, ни среди всех прочих людей. А иначе я запру вас в этой избе навсегда и вы выйдете на волю только тогда, когда Мать Земля перестанет родить траву-боронец!
Духи отчаянно взвыли – этот срок был сродни тому, что называется «когда камень поплывет». Дивляна ощутила, как тринадцать мелких воздушных змеек разом кинулись к ней, будто стрелы, но застыли, не в силах ее коснуться: сила княж-травы солонокреса, сила боронец-травы и сила Огнедевы образовала вокруг нее подобие кокона, куда не могло проникнуть ничто враждебное. Духи бесновались и выли, колотясь об эту невидимую преграду, но Дивляна сохраняла спокойствие. Она даже перестала бояться, видя, что противники у нее в руках.
– Мы согласны… – простонал сперва один голос.
– Мы согласны… – неохотно подхватил другой.
– Согласны…
– А ну, живо все в клюку! – приказала Дивляна. – И сидите там, пока не позову.
Клубок холодных вихрей кинулся к бабкиной клюке, которая стояла возле печи, и мигом втянулся внутрь. Стало тихо, и Дивляна вдруг ощутила, каким теплым сделался воздух. Присутствие духов выстудило избу, но тогда она не замечала этого.
Она подняла глаза к окошку. На темной глубокой синеве сияли звезды – глаза чуров, как о них говорят.
И тут ее начала бить неудержимая дрожь. От слабости Дивляна не могла даже сидеть и улеглась прямо на жесткую непокрытую лавку под окном, свернувшись калачиком. Когда напряжение спало, у нее совсем не осталось сил. Но все-таки она выдержала, сумела собрать воедино силу Матери Земли, огня и воды, вещего слова и верно направить их. И несмотря на нынешнюю слабость, чувствовала, что и сама благодаря этому стала гораздо сильнее.
Ночью никто не вмешивался, но, надо думать, все село с большим волнением ждало исхода решающей битвы Огнедевы с игрецами, потому что за ней пришли на белой заре, едва начало понемногу светать. Дивляну разбудил стук в дверь, но она не сразу проснулась и не сразу смогла встать, поскольку чувствовала себя разбитой, все тело болело, голова кружилась. Она ничего не ела все прошедшие сутки и теперь от слабости с трудом стояла на ногах, так что, цепляясь за стены, едва добрела до двери.
Они все были здесь – Белотур, Велем, Милоум с братом Синелей, Сушина, а за ними толпилось еще множество людей – жители Межи, поляне, ладожане и смоляне.
– Ты жива? – Велем крепко взял ее за плечи. – Что тут было?
– Я их победила, – сонным голосом сообщила Дивляна.
– А князь наш как? – спросил Сушина, через ее голову вглядываясь в дальний угол.
– Пойдемте, посмотрим. – Дивляна отошла от двери. Об Ольгимонте она почти забыла, поглощенная поединком с игрецами.
Все желающие в старую Новилину избу не поместились бы, и Званец встал у двери, пропустив только воевод. Тем не менее никто из этих храбрых мужей не решился приблизиться к Ольгимонту раньше Дивляны. Она подошла, наклонилась над лежащим и позвала:
– Князь Ольг! Не пора ли тебе просыпаться?
Она слегка потрясла его за плечо… и он вдруг открыл глаза. Собственный его друг и воевода Сушина вздрогнул и отшатнулся – он слишком хорошо помнил, как вслед за этим его князь совсем недавно пытался вцепиться ему в горло. Но теперь Ольгимонт ничего такого не хотел, а лишь с изумлением смотрел на склонившуюся над ним незнакомую девушку, лицо которой ему плохо было видно в полутьме, и столпившихся позади нее мужчин. Но это выражение изумления было самым обычным, человеческим.
