Кэт Мартин - Украденная невинность
Одежда, надеваемая в дальнюю дорогу, подумала Джессика, и мысль отдалась эхом в опустошенном сознании. Она заберет с собой Сару (еще одну обузу, камень на шее, навязанный папе Реджи и Мэттью против их воли) и исчезнет из их жизней навсегда. Мэттью сможет уверить всех, что не знал правды насчет ее прошлого и ребенка, что их с отцом одурачила ловкая авантюристка. Папа Реджи умеет улаживать такого рода дела.
Джессика вспомнила лицо старого маркиза (лицо единственного отца, которого когда-либо знала), и горький ком начал разбухать в горле. Она знала, что неописуемо будет скучать по нему. До маркиза Белмора никто не был по-настоящему добр к ней, никто не был так великодушен. Реджинальд Ситон дал ей столько, что не окупить ничем… но, может быть, доброту папы Реджи хоть частично окупит то, что она убережет от позора имя Белморов? Когда Джессика исчезнет из жизни Мэттью, тот сможет аннулировать брак. Со временем свет простит его и снова примет в свой круг.
Она заметила, что сидит, тупо глядя на частично уложенный баул, и заставила себя встряхнуться. Руки продолжали дрожать, ноги подкашивались, когда Джессика выпрямлялась, сердце грызла тупая, ноющая боль. В спешке собрала она баульчик вещей для Сары, надеясь, что Виола не проснется, когда она будет уносить девочку. Однако старая женщина зашевелилась при первом же шорохе.
Проснувшись, Виола помигала, не понимая, что происходит (очевидно, сои ее в этот час был крепок, хоть и чуток). Джессика притаилась в полумраке за портьерой, надеясь, что старая нянька снова уснет, но та вдруг подалась вперед, глядя на баульчик, оставленный у кроватки Сары.
— Ага… значится, пришло времечко нам убираться восвояси. Я-то знала, что все откроется. Рано ли, поздно ли, а этого было не миновать.
Джессика вышла из-за портьеры со склоненной головой.
— Мне бы тоже стоило быть настороже… Может быть, так и было в глубине души, да я не позволяла себе заглядывать туда.
— Бедный мой ягненочек! — вздохнула старая женщина. — Уж как бы я хотела, чтоб все обернулось иначе, да только счастливая доля не для нашего брата.
— Настало время исчезнуть, Ви. Я уже принесла Мэттью столько боли, что никогда не прощу себе, если он сноса пострадает из-за меня.
— Это чтой-то? — возмутилась Виола, сползая массивным телом с кровати. — Надумала, значится, меня бросить? Убраться куда глаза глядят, а старую няньку спихнуть, как рухлядь?
Она высморкалась в клетчатый платок и начала натягивать одежду.
— Ви, тебе совершенно не нужно покидать Белмор. Маркиз о тебе позаботится. Поверь, у тебя здесь будет спокойная старость…
— Больно мне нужна спокойная старость! Всю-то жизнь я мечтала о дочке, и Бог послал мне тебя. И внучка у меня теперь есть, Сарочка моя.
— Ви, я так люблю тебя! — вырвалось у Джессики, и она бросилась старухе на шею. — Если ты всерьез настроена уйти со мной, то знай, что никто так не нужен мне сейчас, как ты.
— И куда ж нас понесет нелегкая?
— Туда, куда отправится первое же судно из лондонской гавани, со вздохом сказала Джессика, склоняясь над спящей девочкой. — У меня не очень много денег, но на переезд через океан хватит. В доках мы наведем справки и сговоримся о плате.
Она подняла девочку на руки. Та зевнула несколько раз, медленно просыпаясь.
— Малюточку нашу я сама одену, а ты иди, милая, иди, делай то, что надобно.
Джессика кивнула и передала Сару няньке. Обменявшись взглядом с Виолой, она вышла в коридор и вернулась в свою комнату. У двери, ведущей в комнаты Мэттью, женщина немного постояла, набираясь решимости. Сегодня они могли бы спать вместе в его постели. Сначала любили бы друг друга со всем нерастраченным пылом, а потом уснули обнявшись.
Проходя в гостиную Мэттью, Джессика намеренно отвела взгляд от двери спальни. Она любила этого человека много лет, с самого детства, и многие годы мечтала стать его женой.
О да, она любила мечтать. Мечты были ее утешением, солнечным миром, в котором можно укрыться от непогоды реальной жизни. Когда Джессика голодала, то мечтала о вкусных яствах, когда мерзла — о теплой одежде, когда изнемогала от одиночества — о добром и преданном друге.
Но теперь все мечты остались в прошлом. Сегодня сделано горькое открытие — мечтам никогда, никогда не суждено сбыться.
Она обошла гостиную, стараясь напоследок насмотреться на собранные там веши, остановилась у туалетного столика, чтобы коснуться дрожащими пальцами расчески с серебряной ручкой, старинного томика стихов в кожаном переплете, фарфоровой миниатюры матери Мэттью в рамке из слоновой кости. Казалось, в уютном и обжитом помещении сохранился след его недавнего пребывания, — во всяком случае, сделав глубокий вдох, Джессика явственно уловила запах одеколона.
Как болезненно сжалось горло! Она попробовала мысленно нарисовать себе лицо мужа, но то уже как будто отдалялось, заволакивалось туманом. Джессика не могла думать о том, как пуста будет жизнь без него, только чувствовала себя разбитой и беззащитной, словно птенец, выпавший из гнезда.
Однако медлить дольше было неразумно. Она заставила себя подойти к резному старинному бюро, в котором Мэттью хранил переписку, достала из ящика лист писчей бумаги, подвинула ближе чернильницу.
Вскоре на листе появились слова «Дорогой мой Мэттью!».
Она писала и писала, время от времени отирая ладонью мокрые щеки.
Как только судно «Дискавери» пришвартовалось в лондонской гавани, Мэттью и Юстас Бредфорд, еще один герой Трафальгарской битвы, наняли в доках кеб. Другие офицеры из числа раненых в сражении разместились по другим коляскам, и все дружно отправились в «Пантеон». Нечего и говорить, что каждому не терпелось поскорее оказаться на торжестве, среди родных и близких.
Мэттью казалось, что никто так не рвется туда душой. Он больше не запрещал себе мысленно называть Джессику любимой, и одно это слово заставляло кровь быстрее нестись по жилам. Трясясь на разболтанных рессорах по булыжной мостовой, Мэттью улыбался, вспоминая угловатую девчонку-подростка, однажды забросавшую его гнилыми яблоками, вспоминая прекрасную женщину, в которую та превратилась позже.
Ему стоило немалых усилий признать, что эта женщина привязала его к себе, как никто и никогда, но как только капитан смирился с этим, то не шутя начал считать себя счастливейшим человеком в мире.
Он был так занят приятными мыслями, что, поднимаясь к дверям «Пантеона», чуть было не налетел на того, кто заступил ему дорогу.
— Мэттью! — резко окликнул его Адриан Кингсленд. — Подожди немного! Мне нужно сказать тебе пару слов.
Мэттью бросил алчущий взгляд на распахнутые двери, но приостановился.
